— Хозяин! Солнце, ехать надо.
Но Войлошников дышал часто и порывисто. Тимошка заплакал:
— Неужто погибель?..
Вскоре идти стало трудно: заливала вода, хлюпала под ногами. Только сейчас Тимошка заметил, что вокруг сплошное море воды.
Обезумев от страха, он заорал диким голосом:
— Лови оленей! Погибель! Лови!
По колено в воде, утопая в хлюпкой и вязкой грязи, Чалык с Агадой сумели поймать половину оленей.
Вода наступала. Олени беспокойно вздрагивали, жалобно мычали, озираясь по сторонам своими умными глазами.
Погрузили часть тюков, остальное бросили. Нагруженные олени шли спотыкаясь. Караван медленно двинулся.
На месте стоянки остался Войлошников, а около него бугром возвышались тюки с пушниной.
Агада шепнула Чалыку:
— Лючи хуже волка: покойника бросил, ничего рядом не положил, даже маленького кусочка еды не дал. Как покойник жить будет?
Чалык забеспокоился. Остановил оленей, спрыгнул в хлюпкую студеную жижу и вернулся к месту стоянки. Озираясь по сторонам и дрожа от страха, он подошел к Войлошникову. Ноги Войлошникова покрылись водой, шапка упала с головы. Чалык быстро развязал свою кожаную сумку, из своего запаса сухого мяса отделил несколько горстей и насыпал их кучкой на грудь Войлошникову. Вытащил нож, отрезал кусочек шерсти от парки, в руки покойника вложил палку, шерсть пустил по ветру и сказал:
— В путь ты готов… Больше по земле не кочуй, кочуй там, где луна кочует.
— Эй, — заорал Тимошка, — шевели оленей!
Чалык заторопился. Вокруг блестела и играла на солнце вода. Олень его не шел — мотал головой и пятился. Чалык слез, побрел по воде, ведя за собой оленя. За ним шли Агада с Тимошкой. Длинной палкой он нащупывал путь. Ноги ныли, их будто резал кто острым ножом. Чалык стиснул зубы и шагал, не замечая мучительной боли.
Тимошка оглянул поляну и закрыл глаза: всюду черным лаком блестела вода, и, казалось, караван не шел по земле, а плыл по озеру. Он опустил голову, мысли его путались. «Не судьба, не судьба», — повторял он, а перед ним стояло синее, распухшее лицо Войлошникова. Тимошка вздрогнул: «Господи, господи, смилуйся, прости мои грехи, спаси…»
Олени останавливались все чаще и чаще. Чалык понял, что идти дальше нельзя.
— Вода путь съела, — сказал он Агаде.
— Торопись! — просил Тимошка.
Со всех сторон шумели потоки, из-под ног били гремучие ключи. Олени почти по брюхо брели по воде. Чалык круто повернул оленей и направил обратно, подальше от клокочущих потоков. Олени вяло поднимали ноги и лениво шагали.
