Чалык морщил лоб, тревожно показывал рукой на небо, на траву, на лес.
— Черт тебя знает, что ты бормочешь! Може, что и доброе… Э-эй! Тимошка, сюда-а!
Подъехал Тимошка.
— Бормочет, рожу страшенную корчит, руками вскидывает, как петух, а уразуметь ничего не могу.
— Сказывай! — нахмурил брови Тимошка.
Чалык дрожал от волнения и заикался:
— Больсой ветел… беда больсой… орон падал…
— Ого! — сказал Тимошка. — Орон — это по-ихнему олень. Бурю ворожит тунгусенок. Вот куда, бес, метнулся!
Чалык улыбнулся: первый раз в жизни он говорил на чужом языке, и его поняли.
Тимошка и Войлошников внимательно посмотрели на небо. Оно сияло ослепительной голубизной; вокруг солнечного диска в виде тонкого обруча сияла, переливаясь, радужная полоска, на востоке едва заметной пеленой темнела маленькая тучка. Это были тревожные предвестники бури, но ни Тимошка, ни Войлошников этого не заметили. Переговорив между собой, они решили, что Чалык устал, а потому старается склонить и их к остановке.
— Эй ты, звездочет, — засмеялся Войлошников, — где же буря?
Чалык понял, что ему не верят. Он слез с оленя, изобразил на земле свирепую бурю. Показал, как дождь со снегом налетят, как деревья повалятся, разольются реки, попадают олени.
Тимошка со смехом сказал:
— Слухаем и разумеем, а по-твоему не быть: мал ты еще и премного соплив, а к тому же и некрещеный. — И, довольный своей шуткой, раскатисто захохотал.
Чалык сузил глаза, выставил вперед два пальца и закричал надрывисто и страшно:
— Дзюр! Дзюр!
— Эге, — обратился Тимошка к Войлошникову, — что загибает! Кричит: «Два! Два!» Это он на два дня остановку просит.
— Плюнь! — рассердился Войлошников.
— Трогай! — заорал Тимошка.
Долина Хэгды-ламу («Большое море») — самое опасное место в этих краях. Чалык помнит рассказы старых охотников про эту страшную долину, где погиб не один караван.
«Жидкое место, — говорили охотники, — самое гиблое место на земле!»
Знал Чалык, что после дождя долина превращается в непроходимые топи, из-под земли выходят ручьи, всюду вязкая грязь. Даже звери в страхе покидают долину.
…Олени осторожно спускались по извилистой звериной тропинке. На пути, как крепость, встали горы мертвого леса; столетние лиственницы, сосны, ели лежали крест-накрест и загромождали вход в долину; из узкого ущелья дул режущий, холодный ветер.
— К худому месту подъехали, — вздохнул Чалык.
— У лючей сердце — камень, — ответила Агада упавшим голосом.
Когда спустились в долину, исчезла из-под ног земля, и олени шагали по толстому слою мягких болотных мхов. На небольшой моховой полянке Тимошка подъехал к Войлошникову:
