Об этом и шел разговор в тесной капитанской каюте «Веги» с начальником Провиденской гидрографической базы Юрием Абаевым. Абаев закончил Арктическое морское училище в Стрельне и много расспрашивал о Ленинграде.
— А теперь Наукана нет, — сообщил он.
— Как — нет?
— Жителей его отселили в Нунямо.
— Почему?
— Для местных жителей, для эскимосов объяснение было такое: в Наукане трудно строить новые, деревянные дома вместо яранг, берег крутой, стоянка для судов опасна из-за сильного течения… А главное… Ну, вам я могу сказать: эскимосов переселили в интересах безопасности.
— В интересах безопасности кого?
— Государственной безопасности, — уточнил Абаев. — Они общались с эскимосами американского берега тайком, на охоте… Властям это не нравилось.
— Они общались всегда, — заметил Гэмо.
— Здесь все же государственная граница.
— Там родственники…
В годы войны в Уэлен приезжали родичи с острова Малый Диомид, из Нома, из Уэльса. Эти встречи приурочивались к главному летнему празднеству — Дню Кита.
Перед прохождением мыса Дежнева Гэмо вышел на палубу. Справа по ходу судна виднелись острова Большой и Малый Диомид, а слева под нависшим низким небом можно было различить полуподземные жилища науканцев. Внешне в Наукане ничего не изменилось, если не считать нового маяка и памятника Семену Дежневу, поставленного неподалеку от прежнего памятного знака — большого деревянного креста.
Гэмо представил себе, каково было науканцам покидать родное гнездо. Зачем же это сделали? Боль сжала сердце.
«Вега» стала на якорь против полярной станции в Уэлене, и Гэмо перевезли на берег на маленькой лодке-ледянке. Так как гидрографы были частыми гостями в Уэлене и не возили пассажиров, никто не вышел на берег, кроме начальника полярной станции. Гэмо поднялся на косу и с пустыря, на котором торчал полуразрушенный ветродвигатель, глянул на родное селение и не узнал его: в ряд, точно так, как раньше стояли яранги, теперь выстроились совершенно одинаковые деревянные домики. Гэмо пытался разглядеть, где была яранга дяди Кмоля. На месте просторного жилища местного богача Гэмалькота стоял точно такой же бревенчатый домик, как и десятки других. И Гэмо вдруг почувствовал щемящую тоску по исчезнувшему облику родного села, словно он приехал не в Уэлен, а в какое-то другое, чужое селение. Только стоящий на прежнем месте, на высоком берегу, над морем, знакомый маяк указывал, что это все-таки Уэлен.
Гэмо в одиночестве прошагал до первых домиков, и первый, кто ему попался, был Рыпэль, прозванный русскими Василием Корнеевичем.
