— Товарищ Гранин, — сказала она, — можете входить.
Гранин встал, весело глянул на Гэмо и скрылся за двойной дверью директорского кабинета.
Приготовившись к долгому ожиданию, Гэмо устроился так, чтобы не встречаться с любопытствующим взглядом секретарши. Но Гранин вышел неожиданно быстро, и Гэмо завистливо подумал: вот что значит быть известным писателем — все решается в минуту!
С замиранием сердца он вошел в просторный кабинет, с окнами, выходящими во внутренний двор. В окна было видно, что на облицованных синим кафелем стенах по каждому этажу были выложены большие буквы ЗИНГЕР.
Директор глазами показал на стул перед письменным столом и с хрустом откусил полсосиски. Со вкусом отхлебнув чай, он посмотрел на вошедшего.
Гэмо принялся сбивчиво объяснять дело, по которому пришел. Он торопился, боясь, что не выдержит: или схватит сосиску с директорского стола, или черт знает что сделает от голода. В это мгновение он всеми силами души ненавидел этого худощавого, спортивного вида человека с редкой порослью светлых волос на голове. Хорошилов с таким удовольствием ел сосиски, что поток слюны во рту Гэмо мешал ему внятно говорить.
Однако директор не только хорошо ел, но и внимательно слушал, и к концу беседы Гэмо понял, что тот весьма сочувствует и готов выплатить аванс за еще не сданную рукопись. Он нажал на кнопку, вызвал секретаршу, редактора, и тут же на краю стола, где на тарелке соблазнительно лежала надкусанная сосиска, составили и подписали какие-то бумаги, Александр Хорошилов сказал слова, которые стерли все негативное впечатление о нем и наполнили сердце голодного Гэмо чувством теплой благодарности:
— Сегодня, после обеда можете получить аванс.
В ожидании назначенного часа Гэмо не отходил далеко от дома Зингера. Прошел по улице Бродского, постояв перед дверями популярного в те годы среди писателей, актеров и художников ресторана «Восточный», чуть дальше почитал афиши Филармонии, мысленно решая, куда он поведет Валентину. Прежде всего в ресторан, а потом на симфонический концерт. Накупят дров и натопят домик так, что Сережа наконец-то снимет теплую одежду и голый будет сидеть в своей кроватке.
Сумма была такая огромная, что Гэмо переспросил кассиршу, нет ли тут ошибки.
— Ошибки нет, — ворчливо сказала она. — А вообще такие суммы принято переводить на сберкнижку…
В кассу Филармонии не было никакой очереди, хотя произведения, ни Брамса должен был дирижировать довольно известный музыкант из Германии. Незнамов улыбнулся про себя: теперь уже почти и забыли, что совсем недавно существовали две Германии, и на афише было бы обязательно обозначено, из Восточной или Западной Германии дирижер. На этот вечер назначен концерт хора с оркестром. Незнамов вошел в прохладный вестибюль и взял билет. В начале пятидесятых годов эта улица носила имя художника Исаака Бродского, известного по знаменитой картине, где Ленин, сидя в глубоком кресле, читает газету «Известиям. Тогда еще не было и аникушинского памятника Пушкину напротив Русского музея. Площадь изменилась с тех пор, изменились и те люди, которые помнили ее другой. Надо бы и в музей сходить, полюбоваться прекрасными знаменитыми картинами. К живописи Незнамов был равнодушен, точнее обладал весьма консервативным вкусом, предпочитая реалистическое изображение действительности. В какой-то книге Владимира Набокова, которые с недавних пор стали обильно выпускаться многочисленными издательствами:, он с удовольствием прочитал, что писатель называет абстрактную и модернистскую живопись «кривой живописью». Незнамов обожал, классическую музыку, и у него в Колосово всегда стоял хороший проигрыватель, а коллекция пластинок насчитывала не одну сотню. Совсем недавно Станислав подарил лазерный проигрыватель «Сони» для компакт-дисков, и Незнамов уже успел купить с десяток прекрасных записей. Одно из произведений, которое должно было исполняться, называлось «Нанние». Оно было написано Брамсом на стихотворение Шиллера, смысл которого можно было коротко выразить так: и прекрасное тоже умирает.
