С неловкостью Гэмо вспоминал некоторые свои произведения, где приветствовал прощание с ярангой, как начало действительно новой жизни родного народа. Что-то было не совсем так. В деревянном доме, одетый вместо меховой кухлянки в засаленный ватник, бывший гордый морской охотник, нынче работник зверофермы, оставаясь чукчей, терял свою самобытность, становился неуверенным в себе, жалким и до крайности падким к алкоголю.
Гэмо остерегался приезжать в села в субботу и воскресенье, потому что именно в эти дни, согласно планам беспощадной борьбы с алкоголизмом, для местного населения продавали спиртное, а в остальные дни в каждом доме варили брагу, изощряясь в изобретении хмельных напитков, используя для этого не только обычные продукты, но даже томатный сок, который в изобилии завозился на Чукотку в огромных трехлитровых стеклянных банках. Все грозные предписания властей по поводу искоренения браговарения оставались пустым административным окриком.
Однажды Гэмо с Валентиной полетели к знакомому оленеводу, недалеко от бухты Провидения. Олени Тутая паслись на плато, служившем водоразделом между Тихим и Ледовитым океаном. В круглом вертолетном окне мелькали и слепили глаза многочисленные озерца, как осколки гигантского разбитого зеркала. На холмах лежали пятна нерастаявшего снега, резко подчеркивая яркую зелень и каменистые осыпи. В долинах почти высохших рек росли довольно высокие кустарники стланника, полярной березы и ивняка.
С высоты полета стойбище мудрено было заметить, а сами олени находились довольно далеко от жилищ, располагаясь по краям большого снежного пятна.
Когда огромные винты остановились и тишина подступила к машине, послышались встревоженные человеческие голоса. Гэмо узнал Тутая, здоровавшегося с летчиками и пытавшегося еще издали разглядеть гостей.
Обнимая друга, он с облегчением произнес:
— Уф! Я-то думал: комиссия по браге приехала…
Власти категорически запрещали привозить в тундру спиртное, но летчики вертолета, не таясь от писателя, меняли бутылку на свежее мясо, пыжиковые шкурки.
Валентина с любопытством озиралась в полутьме чоттагина тундровой яранги.
Прямо перед ней открывалась, похожая на уютное гнездо гигантской птицы, внутренность мехового полога с погашенным каменным светильником. Как, наверное, тепло и уютно чувствует себя человек, вошедший в такое жилище из ледяной, пронизывающей пурги! Выстланные на полу меховые шкуры звали прилечь, отдохнуть.
Посреди холодной части яранги, называемой чоттагином, горел небольшой костерок и на нем пыхтел паром закопченный чайник.
