Холмик еще не успел осыпаться и полностью скрывал гроб. Свойство здешней почвы было такое, что по прошествии недолгого времени гробы выпирало на поверхность, и они стояли на земле, растрескиваясь, разрушаясь, и побелевшие кости и черепа лежали рядом с выветрившимися серыми досками. Большинство памятников, сделанных из фанерных пирамидок с жестяными звездочками, валялось тут же. Пирамидка на могиле матери еще стояла ровно, и на жестяной звездочке вместе с именем были выбиты год рождения и смерти. Спазм подступил к горлу Гэмо.
— Он бил ее доской с острыми гвоздями… Уже мертвую…
— Не надо рассказывать…
Вечером, у костра в чоттагине яранги, Атык рассказал о родичах Гэмо, о знаменитом деде Млеткыне.
— Маму твою отчим взял уже беременную. И, когда ты родился, напился пьяный и бегал по Уэлену с криком — родился Гэмо! родился Гэмо! А ты и впрямь был Гэмо, Неизвестный, потому что мама твоя так и не назвала имени твоего настоящего отца.
Гэмо поднялся на скалистый мыс, оставляя по правую руку кладбище Линлиннэй, где лежала в деревянном гробу мама, и с вершины смотрел на незнакомый Уэлен, застроенный деревянными домами, на простор океана и мечтал о возвращении в Ленинград, где его ждали Валентина и дети — сын Сережка и дочка Оленька.
Незнамов не очень любил вспоминать жизнь в детском доме. Это было совсем не то счастливое детство, о котором пели в песнях. Настоящее детство осталось в смутных воспоминаниях об отчем доме, о заходящем солнце, положившем свои алые лучи на крыльцо, на волосы матери, об улыбке отца. Разлука с родителями, детский дом и начало войны… Через село отступали красноармейцы, грязные, непохожие на бравых воинов из плакатов и песен. Они шли молча и не отвечали на крики оставляемых врагу людей.
Немцы не стали закрывать детский дом. Они не тронули и обслуживающий персонал, учителей и старенького однорукого директора Михневича. Мало того, несколько раз привозили продукты, а раз, в день рождения фюрера, напоили детдомовцев невиданным и неслыханно вкусным лакомством — сладким какао со сгущенным молоком. Но из окон деревянного приземистого здания хорошо был виден плац с виселицей, на которой по нескольку дней болтались выловленные в лесу и казненные немцами партизаны. Годы, проведенные в детском доме, отмечены ощущением постоянного голода. И даже революционные праздники запомнились не смыслом отмеченных событий, а праздничной едой — сладкой рисовой кашей, вместо перловой, невообразимо вкусной яичницей, куриным супом и двойной порцией сладкого компота из сухофруктов. Летом детдомовцы переключались, как и скот, на подножный корм, отъедаясь на полях и городах.
