И вспоминал Арвид всю эту процедуру покупки, вспоминал со всеми мельчайшими подробностям" именно потому, что это было первым шагом, подступом к мыслям о ней. Ведь сегодня - домой. Завтра утром он уже увидит ослепительно белый коралловый песок на пляже Санта-Ниньи и Кэтрин.
Кэтрин... Почему-то он увидел ее сейчас перед собой не такой, какой она была полторы недели назад, провожая его сюда, а давней, еще прошлогодней, на этом самом пляже, с доской для серфинга на плече. Может, просто потому, что ему трудно было представить себе ее вне моря, реки, бассейна, словом, вне (он чуть было не подумал - родной для нее) водной стихии? Впрочем, если бы он и подумал так, это не было бы слишком большим отклонением от истины: ведь Кэтрин не только любила воду, не только была отличной пловчихой, и нырялыцицей, способной по четыре минуты не всплывать на поверхность, но и заканчивала сейчас курс гидробиологии, и ее домом вскоре должны были стать плавучие лаборатории Южных морей. Это, пожалуй, больше всего удручало Арвида: ведь ему с его скрипкой нечего было делать там, он-то был человеком столиц...
Но хватит валяться!
Арвид встал, прислушался к похрапыванию Джерри в соседней комнате. Невольно он поискал глазами футляр со скрипкой. Вот он, лежит. Да, что ни говори, не всякому удается в четырнадцать лет овладать инструментом, застрахованным па полтораста тысяч, инструментом, к которому приставлен личный телохранитель... Интересно, мог ли да Сало, великий ломбардец, чьи кости вот уже четыре века тлеют в склепе собора Дуомо Веккио, предугадать, что сотворенная его руками скрипка переживет своего создателя на века, что будет она дарить радость людям в далекой стране, открытой славным генуэзским мореходом всего за несколько десятилетий до его рождения? Арвиду хотелось думать, что знал: ведь это такое счастье - знать, что даришь людям радость!
Он быстро сполоснулся под душем, выпил стакан апельсинового сока, не забыв перевести акустику бара на "интим", чтобы тот своим зычным голосом не разбудил Джерри. И только опуская на вощеную столешницу стакан, вспомнил вдруг главное: ведь это утро - утро победителя!
Он, Арвид Грейвс, - победитель. Утро победителя - какая все-таки сладость в этих словах... Вот, значит, почему он проснулся так рано - чтобы не пропустить рассвет этого утра. Арвид взглянул в окно. За окном была еще ночь, но ночь обреченная, ночь, притихшая перед неизбежным приходом рассвета. Его еще не было видно, но что-то подсказывало, что он уже приближается, он уже близко, он вотвот...
