Лемур и его еноты | страница 28
край поленницы,
потом поволок туда же кусок бересты.
Паканцофке - вынул иза рта палочку от чува-чупсу и пресовокуприл её в поленицу...
За этим занятием и застала его вернувшаяся из огорода проценщеца. Вытаращив запыхавшыеся
глаза,
она остановилась перед аккуратно сложенной крест-накрест поленницей дроф и спросила:
– Это кто же тут без меня работает?!
Малой, укладывая послений чупа-чупас в поленницу, паскромнечел:
– А ты, видать, совсем слепа бабушка, не видишь что ли – это я работаю. Ты мне, кстати - три рубля
уже должна.
Во двор вошл фарцовщек, и влез в оживленное обсуждение 3 рублёвой купюры. А также эти
странные происшествия
с керосином и дровами из родины ильича. Пробовали они добиться ответа у малыша, однако
добились немногого.
Он объяснил им:
- что прискочили из ворот люди;
- сунули ему в пятак денег;
- дали перо и чупа-чупсеще, два штуки;
- пообещали поймать ему кенгуру с двумя ушами и с четырьмя ногами.
А потом дрова покидали и опять ускочили.
В калитку вошла Манька.
– Машенька, – заюлила бапка, – Вы не видала, кто к нам сейчас во двор заскакивал? Шустры-ы-ый...
как панос?!!
– Я этого гада Блутсакера искала, – уныло ответила Манька. – Я все утро по свалке да по
подземельям лазила.
А на складах, мне наркоман свободный - в сумку залез. Я сначала и не поняла ничего. А патом, сумку открываю
- сидит сцуко!!! Глаза - КРАСНЫЕ!!!
– Вот ворьё растет!... и блутцакера... тоже они сперле! – горестно пожаловалась бабка фарцовщеку.
– А какая была скатинка! Ну, голубь, а не кровосос. Голубь!
– Голубь, – отодвигаясь от бабки, огрызнулась Манька. – Как почнет бородой сваей трясти, да урчать
чото
кровожадно, так не знаешь, куда и деваться. У голубей таких кагтей смерти не бывает.
– Молчи, Манька! Молчи, бестолковка разинутая! – затопала "%-ца". – Оно, конечно, кровосос был с
характером.
И я его, и продать на опыты Сахарову уж хотела. По частям и за валюту. А теперь вот и нету его.
И убытки ат нево не нако спесать... В пролёте мы со всех сторон, а могли бы бабла не хило срубить.
Калитка со скрипом распахнулась. Стыдливо опустив голову, во двор вполз искомый Блутсакер, весь
в вавках,
и застремал пряма в старуху. Подхватив тяжелый, наточенный топор, та с визгом отскочила на
крыльцо,
а кровососо, ударившись лысой башкой о поленицу дроф, остановился запутавшысь щупальцами в
ульяновском лесу.
И тут все увидали, что к башне ево крепко прикручен, алюминевай провалакой плакат, на котором
крупно,
русскими буквами па белому картону было выведено: