— И что вы собираетесь предпринять?
— Сомневаюсь, что они полезут ко мне. Если бы такое случилось, то, по-видимому, они нацелились бы на долю в моем бизнесе. Мне пришлось бы закрыть дело и убираться отсюда, если бы они меня окончательно достали.
Они снова ехали мимо маленьких полуразвалившихся хижин и микроскопических огородов. Левин некоторое время пытался сформулировать в уме новый вопрос и наконец заявил:
— Как вы здорово починили это такси, Питер. Это было просто здорово!
— Да я просто подвязал торчавший лист обратно к рессоре, вот и все.
— Должен признаться, меня очень удивило, что вы остановились и стали им помогать.
Питеру, кажется, совсем не нравилось то, куда клонился этот разговор. Он нахмурился.
— Я знаю этого парня.
— Водителя?
— Ага.
— По тому, как вы с ним разговаривали, этого не скажешь.
— Он глупый. Ему вообще не следует садиться за руль. Он с этой машиной вообще не умеет управляться, даже как правильно установить домкрат, и то не знает. Он пытался поднять машину, вместо того чтобы поднять торчавший наружу лист рессоры, он все делал наоборот, не то, что должен был делать. Идиот! Работал у меня некоторое время, пока я его не выпер.
— Понятно, — сказал Левин. Значит, Питером двигало вовсе не сочувствие ни в чем не заинтересованного постороннего человека и даже не нечто вроде рыцарского благородства, а что-то типа нетерпимости к таким вот идиотам-водителям, да еще гордость от собственного умения чинить машины? Стало быть, оказанная на дороге помощь была вовсе не актом благородства, как он это представлял себе раньше? Если, конечно, не думать, что у рыцарей тоже имеется собственное эго, которое нужно лелеять и ублажать. Что Левин знал совершенно точно, так это то, что сам он ни за что не остановился бы, даже если бы знал, как починить рессору. Возможно, оттого, что он в отличие от Питера не испытывал к этим людям никакой любви? Или у него просто отсутствовало какое-либо желание стать чьим-то сюзереном?
Он улыбнулся своим мыслям и подумал: «А вот если бы там оказалось пианино, на этом пустыре, наверное, я бы с удовольствием сел к нему и поиграл бы для них, пока этот водитель возится с машиной, а люди помирают от голода и жажды в ожидании, когда кто-то придет и спасет их. Chacun a son ego»[29].
Потом он опять вспомнил о перегонном кубе, о гигантских размерах большого бака, о трудовых затратах, что понадобились, чтобы притащить его туда от самого порта, через густой лес, а вместе с ним еще и сварочный генератор и самого сварщика; подумал об отчаянном призыве Дагласа к Винсенту, вспомнил его грязную одежду и треснувшие очки, криво сидящие у него на носу, и его выкрик: «Страна-то ведь вымирает, Винсент!»
