Винсент и Левин поехали в «остине», а Даглас с Дениз последовали за ними в пикапе. Раздражение Винсента вырвалось наружу, и он все время то резко жал на газ, то тормозил.
— Вы ж понимаете, это в общем-то не мое дело. — По какой-то причине он вдруг стал извиняться перед Левином, который и сам испытывал нечто вроде чувства ответственности — за что и почему, он вряд ли сумел бы объяснить даже себе.
— Он собрал эту штуку из всякого металлолома. Это сплошной хлам! И я, конечно же, не намерен ошиваться где-то поблизости, когда он запустит это свое устройство.
— А что насчет его детей?
— Не знаю. Просто не знаю.
Левин заметил какие-то металлические сосуды, прикрепленные к деревьям, и Винсент пояснил, что в них собирается смола, стекающая из насечек на стволах. Здесь было почти холодно, прямо как в Северной Европе. Странно, ведь внизу, всего в нескольких милях, плещется теплое море.
— Конечно, это не та порода сосен. Не спрашивайте, почему не та. Это вне моей компетенции.
— А что это с ним такое? — спросил Левин. — Тщеславие заело? Я хочу сказать, тут он вряд ли может рассчитывать много заработать, не так ли?
— Возможно, если бы у него было несколько перегонных кубов, но у него есть только этот. Не уверен, правда, что это тщеславие. Он действительно любит эту страну, а вот насчет нее, думаю, она уже на грани…
— Я забыл спросить про учебу его детей.
— Не важно. Я знаю, что он ответит: покажет на книги, стоящие на каминной полке. История, учебник года 1925-го или что-то в этом роде, химия издания 1910-го, сборник рассказов Киплинга и еще одна, не помню, что именно… ах да, атлас мира. В котором Индия все еще закрашена розовым как Британская колония.
— А как насчет нее? Ее-то это заботит?
— Вы же сами видели, какой он упрямец. — Он секунду помолчал. — Он, видите ли, как влюбленный.
— В кого?
— Не знаю, как это сказать. В идею, наверное. Идею… — Он некоторое время подыскивал нужное слово, потом, кажется, прекратил. — Понимаете, во время войны он охотился за немецкими подводными лодками. И влюбился. В это великолепное море, в это солнце. Это было, конечно же, еще до того, как сюда хлынули туристы, еще до прихода сюда современной технологической цивилизации. В порту работали конные повозки, а пляжи были — ну как девицы невинные, так он однажды выразился. Сплошная бедность, но еще не испорченная. Вот он и размечтался, как переедет сюда жить, и состряпал этот проект свой — плавать на катере с острова на остров и демонстрировать фильмы. Мне иной раз кажется, что все в его затее очень просто, — он и впрямь хотел начать тут хоть какое-то дело. Так со всеми бывает, надо думать, но некоторым это представляется абсолютно необходимым — стать родоначальником чего-то, изобретателем, человеком, который зачинает что-то новое. Я говорю так, потому что у него было очень хорошее место в Нью-Йорке, дом в Гринвич-Виллидж, полная чаша. Но там он ничего не начинал, никакого нового дела. Он, некоторым образом, жаждал боя, мне кажется. — Винсент засмеялся и помотал головой. — А вот и это место, если угодно.
