— А глаза у тебя серые, — сказал он с каким-то голодным выражением, которое она сочла абсурдным и неуместным.
— Да. Причем оба.
Он взорвался хохотом, с большим облегчением, поскольку всякие увертки были более не нужны. Идя из ресторана обратно к автобусной остановке, они заметили над своими головами вывеску отеля «Лавок райе», и он просто схватил ее за руку и повел в вестибюль. Дежурный администратор, толстая женщина, которая слушала какую-то радиопостановку и поедала сваренные вкрутую яйца, вытаскивая их из вощеной упаковки, кажется, узнала Лайонела или по крайней мере почти не удивилась, когда его увидела, и с отсутствующим видом вручила ему ключ, едва перекинувшись с ним парой слов. У Дженис тут же все оборвалось внутри, как в яму упало, когда она поняла, что он тут постоянный посетитель. И даже обрадовалась. Если ее тут кто-то опознает, когда она будет подниматься по широченной лестнице красного дерева, то и пусть; она тупо решила не останавливаться, не сопротивляться силе, что тащит ее наверх, прочь из этой мертвой жизни. Лайонел набросился на нее как океанская волна, круша ее, внедряясь в нее, разбивая ее прошлое на мелкие кусочки. Она и забыла, какие радости и удовольствия таятся у нее в промежности, какие взрывы чувств могут буквально затопить ее сознание. Когда они потом отдыхали, у нее в уме вдруг всплыла фраза: «Ключ к настоящему — всегда удовольствие». Потом, вернувшись в коттедж и снова опускаясь на дно прежней глубокой ямы, она долго изучала в зеркале свое довольное, пресыщенное лицо, отмечая при этом, насколько его выражение на самом деле лукавое и женственное, унылое и лживое, после чего с довольным и грустным видом подмигнула себе. У нее промелькнула мысль, что она снова чувствует себя свободной, какой чувствовала, когда умер отец.
Целуя Сэма на прощание, когда он отплывал в Англию, она подумала, что он никогда не выглядел таким красивым — в офицерском мундире, с погонами и в роскошном двубортном плаще. Но, даже видя это гордо пылающее на его лице выражение священного долга, его мужественную улыбку, она печально констатировала, что больше не может жить с ним, до конца жизни; даже его такого вот мужественного вида для этого будет недостаточно. Да, по сути дела, она превратилась в настоящую подлую стерву, в обманщицу. Он настоял на том, чтобы она осталась в номере, не провожала его на пристань. В его взгляде появилось нечто новое, какая-то тяжесть: «Да-да, я знаю, я недостоин тебя…»
