Он, молча, прошествовал по трапу.
— Ну, как, Ханс? — равнодушно спросил боцман вновь пришедшего. — Опять лез ко всем со своими проповедями? Морду тебе не набили?
— О, люди везде одинаковые, — ответил тот, кого назвали Хансом, низким грудным голосом. — Во все времена люди забывают Всевышнего и предаются пороку. И ходят по хотениям своей плоти. Не хотят знать, что их ждет впереди суд Божий, погрязают в самых низменных пороках, ведомые греховными страстями, не хотят видеть, что дьявол обманывает их, закрывает им глаза и толкает в бездну, в пучину. Они равнодушны к страданиям других, думают о своем богатстве, о своих удобствах, об удовлетворении своих похотей. И сейчас, в это время, люди таковы.
— Плохой ты проповедник, Ханс, — сказал боцман, затягиваясь трубкой.
— О, конечно! — продолжал тот, видимо, уже войдя в раж. — Я грешнейший и худший из всех людей. Но я, по крайней мере, понимаю свою греховность. Я стараюсь каяться. Может быть, Господь пошлет мне прощение.
— А ты поменьше осуждай других и смотри на себя.
— Я никого не осуждаю! Но я не могу закрыть глаза и не видеть, что весь мир погряз в самых гнусных пороках. Хуже, чем перед потопом.
Он посмотрел на Соню, как будто только первый раз увидел.
— Юная госпожа, — с пафосом воскликнул Ханс по-английски, — бегите с этого проклятого корабля. Конечно, весь мир лежит во зле. Но на этом корабле живет сам сатана. Этот парусник, и люди на нем, прокляты за свой грех, за свою дьявольскую гордыню. Бегите отсюда, пока не поздно.
— Заткнись, Ханс, — вяло проворчал боцман. — Иди в свою каюту и проповедуй там тараканам.
— А ты старайся избавиться хотя бы от пагубной страсти курения, — посоветовал Ханс боцману. — Может быть, тогда Господь, видя твое усердие, пошлет тебе силы к истинному покаянию.
— Ты за меня не беспокойся. Вон пошел, — повысил голос боцман и угрожающе поднял руку.
Смерив его гневным взглядом, Ханс повернулся и, ссутулившись, пошел дальше, подняв над головой свой деревянный крест.
— Что он говорил, господин Питер? Какое проклятие? — спросила Соня.
— О, это долгая и грустная история, — ответил Ван Гольф, вытряхивая трубку об борт.
— Ах, значит, это, действительно, что-то страшное!
— С вами не случится ничего плохого, если покинете корабль до захода солнца. Но мы с капитаном уж это обеспечим, — повторил боцман.
— Какой ужас, — подумала Соня. — Надо пойти, скорее, переодеться, взять Данилу и уходить.
Из каюты раздались выстрелы. Это Даня с капитаном пробовали пистолеты.
