Процессия удалялась, но я еще слышал шепот взрослых: «Бедный ребенок... авария... отец в коме... мать умирала три месяца... месяц назад скончалась... совсем одна... только бабушка».
* * *
Они уже давно ушли, а я сидел под деревом, словно громом пораженный. Горло внезапно сдавило, и я разрыдался, как ребенок, громко и надрывно, как не позволял себе даже после смерти Сириуса. Только сейчас я плакал не о себе, а об этой девочке — маленьком храбром львенке, который не был сломлен даже такой трагедией. Я плакал, восхищаясь силой духа этой крошки, которая была в два раза младше меня и в два раза мудрее. Воистину, устами младенца глаголет истина.
Сколько я так просидел, привалившись к дереву, закрыв глаза и откинув голову, глотая слезы, не желавшие прекращаться, не знаю. Потом внезапно я осознал, что лицо мое мокро не только от слез. Открыв глаза, я обнаружил, что на улице слишком темно, а небо плачет дождем и всхлипывает громом. Шла гроза, которая прогоняла духоту и дарила свежесть. Странно, но впервые за это лето на душе не было тяжести. Катарсис.
Несколько дней я провел будто в трансе: голова была абсолютно пуста, как и душа, словно гроза унесла с собой все негативное, что было во мне. Но так как там уже давно не было оптимизма, то осталась только пустота. Я готовил, я ел, даже работал в саду, но делал это на каком-то автоматическом режиме. Реплики Дурслей я просто пропускал мимо ушей. Да и те не особенно рвались со мной разговаривать. Честно говоря, я даже не запомнил те несколько дней, в течение которых находился словно в астрале.
А потом что-то во мне щелкнуло. Я просто шел по улице, когда заметил в одном из дворов двух резвящихся щенков. Я остановился, некоторое время просто наблюдал за ними и внезапно засмеялся. Весело так засмеялся, громко, до слез. Никак не мог остановиться. И когда наконец-то смог, то почувствовал, как по телу разливается тепло. Я стоял, улыбался и старался вспомнить, когда в последний раз чувствовал себя так хорошо. Возвращаясь домой, я отчетливо осознал, что рядом тенью кто-то крадется, и понял: за мной следят, меня оберегают.
«Потому что я избранный?» — мелькнула досадная мысль, но на это я махнул рукой, улыбнулся, засунул руки в карманы и продолжил путь. «Ну и Мерлин с ними, если из-за пророчества». В груди вновь разливалось тепло.
* * *
Эйфория, как и ожидалось, не продлилась долго. Скорее всего, это была просто отдача, компенсация за все те негативные эмоции, что унесла с собой гроза. Равноценный обмен, чтоб его! Снейп бы мной гордился, если бы узнал, что я размышляю подобным образом. Хотя, уверен, он нашел бы, к чему придраться.
