— Отлично. Спасибо. – Я рассеянно киваю, отряхивая шляпу от воды нынешнего муссона. Бусины влаги рассыпаются по полу, становясь частью мокрых луж, набежавших от отряда, рядом с похожими на личинки остатками обеда из спагетти. Я снова надеваю шляпу. Вода по-прежнему норовит ловким ручейком дискомфорта проскользнуть мне за шиворот. Кто-то закрыл входную дверь. Усилился яично-влажноватый запах дерьма. Носовая капсула едва спасает от него. Под ногами хрустят старый горох и крупа. Вместе со спагетти, всё это хлюпает, целые геологические слои прошлых кормежек. Кухня годами не вычищалась.
Толстуха заходится в кашле и плотнее оборачивает ночнушкой свой целлюлит, а я, по своему обыкновению в подобных ситуациях, задумываюсь: что же заставляет людей жить такой жизнью, полной гниющего мусора и кратких вороватых вылазок на свет божий. Беременная девушка, похоже, еще глубже уходит в себя с момента моего появления. Она слепо таращится в пространство. Чтобы понять, жива ли она, потребовалось бы прощупать ее пульс. Меня поражает, что женщина может прийти к вот такому концу, прельстившись жизнью на самом дне общества и оказавшись здесь в изоляции от всех тех людей, кто мог бы обеспечить их и поддержкой, и любовью, и возможностью увидеть мир вокруг.
Из комнаты снова вбегают дети, играя в догонялки: светловолосый, не старше пяти; другой, помладше, с темными косичками, голый по пояс и в самодельных подгузниках, на вид младше трёх, и третий, малявка ростом по колено в обрывках подгузника вокруг мускулистых маленьких ножек, одетый в футболку, измазанную томатным соусом и спрашивающую «Кто у нас красавчик?»; не будь она такой грязной, сошла бы за антиквариат.
— Тебе еще что-нибудь нужно? – спрашивает Пентл, морща нос от новой волны вони, принесенной детьми.
— Ты сделал снимки для прокурора?
— Сделал. – Пентл демонстрирует камеру и пролистывает фотографии женщин и трех детей, которые таращатся с экрана камеры, похожие на маленьких чумазых кукол. – Мне увести женщин в машину?
Я начинаю осматривать женщин, когда снова выбегают дети, гоняясь друг за другом. Их завывания и визг даже из другой комнаты отдаются болью у меня в голове.
— Да, я разберусь с детьми.
Пентл поднимает женщин с пола и волочет их за дверь, оставив меня стоять в одиночестве посредине кухни. Здесь всё очень знакомо: типичная планировка от «Билдерз Юнайтед». Сделанные на заказ светильники под навесными шкафами, черная зеркальная плитка на полу, «умные» форсунки системы самоочистки, скрытые за декоративными бордюрами – всё так похоже на то, что есть у нас с Элис, что я почти могу забыть, где нахожусь. Просто тут я вижу перед собой негативное изображение кухни в нашей квартире: свет против тени, чистота против грязи, тишина против шума. Всё здесь – то же самое, та же планировка – но в то же время, всё здесь – по-другому. Я, как археолог, смотрю сквозь слои грязи, отбросов и шума, и вижу, что лежало под ними раньше, когда эти люди еще беспокоились о цветовых сочетаниях и высококачественной бытовой технике.
