— Это мой племянник Володя. Давайте сошьем ему военную форму, только быстро, он у нас переночует, а утром я отвезу его к маме, вот она удивится, увидев сыночка солдатом. Ну, и сапожки надо ему стачать, хромовые конечно. Да не забудьте сшить пилотку и приколоть звездочку.
— Слушаюсь, товарищ подполковник, к утру все будет сделано.
Дядя строго добавил старшине:
— Выполняйте.
Старшина отдал честь, взял меня за руку и подвел к солдату, которому сказал:
— Сними с мальчика мерку для формы, пилотки и хромовых сапог, не забудь ремень и портупею изготовить, чтобы все чин чинарём было.
После недолгой процедуры обмеров меня отвели к дяде Шуре, которого я не узнал. Передо мной стоял высокий сутулый французский генерал с усами и бакенбардами, на ногах высокие лаковые ботфорты, синий мундир был расшит галунами, на плечах сверкали золотые эполеты. Я потерял дар речи, когда французский генерал обратился ко мне:
— Володенька, не удивляйся, это я, твой дядя Шура, только теперь я не командир Красной армии, а французский генерал, адъютант Наполеона, я сейчас занят, а ты тихонечко сядешь вон там, за киноаппаратом, его здесь называют кинокамерой. Меня ты не увидишь, сцены со мной будут сниматься ночью, а сейчас снимут другой эпизод, посмотришь, а потом я тебя заберу и отведу в мою палатку, мы с тобой поужинаем. Без меня никуда не уходи. Если что-нибудь тебе понадобится, спросишь у ассистента режиссера, ее зовут тетя Муся. Он подвел меня к молодой женщине с ярко накрашенными губами и наброшенной на плечи солдатской телогрейке, в руках она держала черную дощечку с надписью «Кутузов» и какими-то цифрами. Она посадила меня на скамеечку, погладила по голове:
— Здравствуй, мальчик, как тебя зовут, мальчик?
— Здравствуйте, меня зовут Вова.
— А меня тетя Муся, сиди, Вовочка, тихо, если что, обращайся только ко мне.
Потом все происходило как во сне, я то просыпался, то засыпал и слышал, как кто-то командовал: «Мотор, начали!» — вспыхивал яркий свет, и один из артистов в группе русских солдат говорил:
— …Пришел Кутузов бить французов.
Окружающие его солдаты смеялись, и похлопывали друг друга по плечу. Это повторялось несколько раз, пока я не услышал жесткий голос:
— Стоп, снято! Всем спасибо!
Проснулся я оттого, что меня легонько потрепали за плечо. Это был дядя Шура, но уже в своей офицерской форме:
— Ты заснул, а съемка кончилась, пойдем ужинать.
Мы вышли на улицу. Было холодно, над Москвой небо прорезали блуждающие лучи прожекторов, дядя Шура набросил мне на плечи тяжелую телогрейку, мне стало тепло, сели в «виллис» и через минуты были уже у палатки командира полка. В ней было тепло, горела электрическая лампочка, окно плотно закрывала маскировочная черная бумага. Раскладной столик был накрыт белой скатертью, на нем стояли две дымящиеся миски с картошкой, заправленной тушенкой, две кружки горячего чая и полная миска наколотого кускового сахара, а рядом армейская фляжка. Дядя Шура открутил крышечку и налил в нее немного спирта, посмотрел на меня, улыбнулся, чокнулся с моей кружкой чая и сказал:
