Иметь дело с честными людьми ужасно — снова убедился военный трибун, поскольку надеялся как минимум на тысячу.
Но Плиния поблагодарил, и тот остался доволен собой и гостем.
* * *
Разумеется, на обед Приск пожаловал не в доспехах, а в тунике из тонкой шерсти, но кинжал все равно был прицеплен к поясу: военный трибун заметил в шутку, что не доверяет рабам-разрезальщикам и предпочитает сам для себя выкраивать лучшие куски. Плиний слегка поморщился — экая дикость, — но настаивать на разоружении гостя не стал. Впрочем, если бы наместник понаблюдал за Приском чуть дольше, то заметил бы, что тот не пользуется кинжалом — просто оружие у него в ножнах и под рукой, а мясо в самом деле режет сам, отобрав нож у одного из рабов.
Гостей было немного: заседавший в местном буле[52] старикан, косноязычный по причине отсутствия зубов, в основном налегал на паштеты; новый архитектор, которого Плиний заполучил ненадолго в свое распоряжение и очень тем гордился; бывший легат, обещавший что-то такое построить то ли в Эфесе, то ли в Никомедии, в благодарность за щедрость желавший, чтобы его статую в полный рост водрузили на самом видном месте перед новым храмом Великой Матери богов.
Плиний так и лучился от счастья, руководя этим скромным провинциальным обществом, крошечной копией далекого Рима. Здесь он был маленьким цезарем, отражением великого Траяна. К слову, выглядел Плиний куда лучше, чем в столице. Он только недавно вернулся с целебных источников, называемых Царскими, куда ездил вместе с женой в надежде, что поездка эта сделает его право троих детей не фиктивным, а вполне даже реальным[53]. Его юная жена также казалась счастливой, хотя уезжала из Рима несчастной и почти больной. По виду она была совсем девочка — с тонким личиком и белой кожей, которую местное солнце позолотило, заодно подрумянив щеки.
Несмотря на то что подано было всего шесть перемен блюд, обед прошел очень мило — особенно удались каша со снегом и сазаны из Никейского озера, коими это озеро славилось.
Зато роскошен был сам триклиний, перестроенный во времена Нерона, — тогда здесь появились новые мозаики и фрески, капители колонн засверкали медью, а кессонный потолок — золотом. И немудрено — ведь в те дни наместником Вифинии был сам Гай Петроний, прозванный впоследствии Арбитром изящества, человек, чья утонченность служила каноном при дворе. Но только до того дня, когда Арбитр перерезал себе вены по приказу Нерона, желавшего единолично устанавливать все каноны на свете.
