— Мышка! — окликнул он дакийку.
Та вздрогнула и едва не уронила кувшин.
Глянула на Приска. Ахнула, узнавая. Прикрыла ладошкой рот, будто боялась сказать недозволенное.
— Как ты здесь очутилась? — Он хотел подняться, но Мышка уже была рядом.
— О, мой добрый господин! — Она схватила его руку и поднесла к губам. — Меня продали в храм, как в лупанарий, а ведь мой добрый Кука даровал мне свободу… Ты же помнишь! Если бы ты мог меня спасти… — Глаза ее вмиг наполнились слезами. Но при этом она лукаво так поглядывала из-под ресниц.
— И кто же продал? Уж не тот ли красавчик, что помог тебе бежать от Куки? — усмехнулся Приск.
— Он самый, господин… Как я ошиблась, как сожалела, что покинула моего доброго господина Куку…
Мышка всхлипнула. Немного фальшиво. Все, что с ней случилось, случилось так давно, что глупо было орошать это прошлое слезами.
— Дафна! — окликнул властный женский голос, и все три девушки разом повернулись.
— О постороннем нельзя говорить с гостями! — строго напомнил голос.
— Я попробую что-нибудь сделать… — шепнул Приск девушке в спину.
Она услышала, оглянулась, умоляюще прижала руку к груди.
«Она, разумеется, стерва и бросила Куку, да еще обворовала… но все же — свободная… А это — важнее всего», — решил трибун.
* * *
Приск проснулся на вилле при храме Дианы на рассвете. Спаленка была темная и без окон, но в открытую дверь вливался свежий воздух из сада Дафны.
Рядом с ним никого не было, но он хорошо помнил, что засыпал отнюдь не в одиночку. Поскольку вино накануне подавали сильно разбавленным, то в памяти сохранились все подробности вечернего разговора.
И того, что случилось после… Кто же делил с ним ложе? Явно не Мышка — другая, темноволосая, чем-то напоминавшая Кориоллу. Из всех женщин, которых Приск дарил своим вниманием, он выбирал всегда один и тот же типаж, искал одно и то же лицо, одни и те же глаза…
Трибун поднялся и вышел. В триклинии, где они пировали, уже никого не было. Судя по всему, и Адриан, и Зенон давно отбыли. На трехногом столике в окружении серебряных бокалов возвышался пузатый кувшин, на тарелках, опять же серебряных, разложены были фаршированные финики, яйца и хлеб. Приск быстро оделся, перекусил и покинул виллу.
Сад был пронизал бледным осенним светом, облит холодной росой. Листья казались стеклянными, цветы — неживыми. Приск невольно поежился, когда на него сверху с задетых ветвей хлынул дождь холодных капель.
Внизу на площадке Приска поджидали два конных телохранителя с верховым конем для трибуна.
