Как же так!
Ведь его уже почти официально именовали наследником.
Адриан ощупал алмазный перстень на пальце. Драгоценный перстень Нервы, тот самый, который вручил ему Траян на развалинах Сармизегетузы… Едкий дым над руинами города, смрад горелого мяса и стоны тех, кто еще не умер, но вот-вот расстанется с жизнью… Дакия после отчаянного сопротивления пала к ногам Траяна.
«Империя будет твоя, сынок…» — Адриан в самом деле слышал эти слова или ему померещилось?
Два месяца назад, прочитав письмо Элии, Адриан поначалу даже не вник в смысл криво скользящих, липнущих друг к другу строк, хотя не было в послании никаких скрытых намеков или двусмысленностей — Элия писала прямо. Просто писала. Наследник — не ты. Глупая неосторожность — такие вещи надобно сообщать иносказательно или составлять письмо особым шифром.
«Империя завещана другому…»
Адриан перечитывал эту фразу десять раз… двадцать… сто…
Уж коли написала, могла бы указать — кому. Не указала. Женское пристрастие к тайнам там, где это совершенно не надобно, одержало верх.
Элия иногда слала наместнику письма — в основном рассказывала о проказах своего малыша. Впрочем, Луций уже далеко не малыш — ему двенадцать — через два года наденет тогу взрослого гражданина. Когда он родился, сходство младенца с Адрианом было разительным, буквально кричало о совершенном прелюбодеянии. Потом лицо мальчугана стало меняться, уличающая схожесть постепенно сошла на нет — сохранившись разве что в форме лба и немного — носа. Но супруг Элии Цезоний Коммод ни о чем не догадывался. А если и догадывался, то помалкивал. Консульство в год победы над Децебалом — такой подарок любому недовольству затыкает рот. А последние сомнения развеются при мысли, что ребенок, носящий твое имя, в будущем наследует империю.
А вот и промах — мимо цели, приятель!
Ничего уже не наследует этот проказник Луций. Потому что ничего не наследует тот, кто его зачал. Адриан уже почти знал, из-за чего всё пошло наперекосяк.
Дело в играх — в тех самых, что устроил Адриан в январе в год своего преторства[66], еще до того, как Траян вернулся в Рим из Дакии и справил триумф. Да, всё дело в этих дурацких играх. И хотя сам император не присутствовал в те дни в императорской ложе амфитеатра и не видел зрелищ, Траяну донесли доброхоты, что все это жалкое действо, устроенное племянником-претором, не достойно великой победы над Дакией и страшным Децебалом, чью голову доставили в Рим вместе с отрубленной десницей и сбросили с Гемоний. Похоже, золото Дакии ошеломило Траяна. Огромные плетеные корзины, наполненные доверху монетами, которые чеканились еще для самого Брута, многих свели в тот год с ума. Найденный в горах клад казался неисчерпаемым — как та пещера на дне реки, откуда эти монеты извлекали мешками и корзинами. Золото таскали как строители таскают песок.
