— Курт Остен.
— Дайте мне ключи от зажигания, Курт. Кто знает, сколько времени я проведу в костеле. Вам незачем дожидаться меня в машине. Я вас отпускаю.
— О, спасибо, господин полковник! Я еще успею к друзьям в одно заведеньице… Простите, господин полковник… Один из друзей празднует день рождения.
— Хорошенькое заведеньице?
— Кормят и поят не по первому разряду, но остальное достойно внимания…
— Вы будете гулять до утра? Запишите для меня адрес.
— Но господин полковник хотел направиться в костел…
— После молитвы я могу немножко и согрешить. Помните слова апостола Луки? «На небесах будет более радости об одном грешнике кающемся, нежели о девяносто девяти праведниках, не нуждающихся в покаянии». Апостол знал, что говорил. Не так ли?
— Так точно, господин полковник!
— Вы не заблудитесь, Курт?
— О нет! Туда я дойду и с завязанными глазами.
— Так я заеду…
Марчковский подождал, пока Курт скрылся в переулке. Потом включил зажигание, проехал вверх метров двести, свернул в ворота и втиснул машину между большим ящиком для мусора и стеной дома.
Запер дверцу. Под аркой прошел в следующий, крохотный дворик, вошел в подъезд.
Тут звонок был еще старого образца, со шнурком.
Он дернул красивую костяную ручку два раза. За дверьми раздался приятный звон. Но никто не открывал. Марчковский немного выждал и позвонил еще раз.
Наконец послышалось какое-то движение. Потом раздались шаркающие шаги и сонный женский голос спросил по-польски:
— Кто здесь?
— Тереза, это я, Викентий.
Замок щелкнул, и дверь отворилась.
Через мгновение женщина уже обнимала его. Он ощутил мягкую скользящую ткань халата, хрупкое тело, запах духов и пудры.
— Что так поздно? — прошептала Тереза.
— Только что с поезда. Еду в Берлин. Здесь проездом. И не мог не навестить тебя. Хоть на секунду. Как у вас тут?..
Тереза прижала палец к губам: молчок. Глаза у нее были такие, точно она чего-то очень боялась.
Только теперь, войдя в гостиную, Марчковский заметил, что Тереза изменилась: лицо усталое, под глазами теин.
— Что-нибудь произошло? — спросил он. — Неприятности в театре?
— Ты угадал… Я уже не на главных ролях. Теперь главные партии в немецких оперетках поет Эва… Ты ее помнишь? Подмазалась к немцам, потаскуха!.. А я выступаю только в ревю…
— Что ж, ревю наиболее популярно у немцев!
— Да, но каждый вечер петь для них — противно. Я не могу. Мне надоело забавлять их, выставляя напоказ свои ноги.
— Ах, Тереза, не придавай этому значения…
— Значение?! Они уже дерутся из-за меня…
