Наша любовь к стихам – одна из самых удивительных особенностей афганцев. Мужчины не задумываясь выстрелят друг в друга; отцы продадут дочерей за ведро гравия; и каждый, дай только шанс, нагадит на мертвое тело своего врага. Но, слушая стихи, афганские мужи становятся слабыми, как женщины. Когда стихотворение заканчивается, они качают головами и не менее пяти минут сидят молча, глядя куда-то внутрь себя, словно созерцая собственное сердце, расколотое словами, поведавшими миру о его стыде и боли.
Одним из самых прославленных пуштунских поэтов был Рахман Баба, известный еще как Соловей Афганистана. Он знаменит и почитаем, как никакой другой афганец, и, хотя умер больше трехсот лет назад, люди по-прежнему его помнят, совершают церемонии в его честь, и в каждой школе висит на стене, по меньшей мере, одно его стихотворение. Легенда гласит, что он писал свои стихи на песке у реки Бара, отчего его любят еще сильнее – ведь он был беден, как мы.
Я же думаю, что афганцы потому так обожают поэзию, что она позволяет им верить в любовь и в ее силу все изменять – как превратила она слезы Джорджии в улыбку, а кровь Шир Ахмада в воду.
Недавно нам в школе задали выучить стихотворение, и мы со Спанди поразмышляли над ним некоторое время, но, сколько ни старались найти причину полюбить поэзию так сильно, как любят ее наши знакомые взрослые мужчины, пришли все же к выводу, что стихи – чушь, и пишут их гомики. А гомиков мы терпеть не могли. Как и стихи, особенно написанные гомиками.
Исмераи и Хаджи Хан, однако, которые для сильных мужчин знали просто кошмарное количество гомиковых стихов, чуть не довели всех женщин до обморока, когда посреди рождественской вечеринки взялись их читать, – а среди женщин на пушту говорила только моя мать. Такова уж магия нашего языка – читай стихи хоть о дохлой кошке, а звучат они как объяснение в любви.
Правда, иностранцы еще и выпивали, что, вероятно, поспособствовало, и подогреты были подарками, которые вручил им Хаджи Хан – после того, как все облизали пальцы дочиста от жира Афганской Жареной Курицы.
Джеймсу досталась бутылка виски, которую журналист баюкал с тех пор в руках; Мэй рассталась со своим одеялом и была теперь в темно-голубом бархатном наряде куши, а Джорджия блистала золотой цепочкой на шее и кольцом в виде цветка на пальце.
Что удивительно – ведь праздник был не наш, – Хаджи Хан не забыл и о мусульманах, живших в доме.
Он подарил моей матери чудесный красный ковер, новые ботинки Шир Ахмаду и Абдулу и вручил по конверту с деньгами Джамиле, Спанди и мне, и это было просто ужасно, потому что, пока взрослые расслабленно любовались друг другом, конверты прожигали в наших карманах дыры, и все чего нам хотелось – это убежать и посмотреть, сколько же там денег.
