Что удивительно, Хаджи Хан, когда она добралась туда, оказался в деревне и согласился ее увидеть, и она без сил упала к его ногам, умоляя о помощи.
Когда же он узнал, что произошло, он ласково попросил ее не беспокоиться, а пойти лучше и поискать дочь, чтобы отвести ее домой. А потом поехал к тому человеку, который ее купил, и заплатил за ее свободу.
Но на этом доброта его не закончилась.
Жена Баба Гуля сообщила, что Хаджи Хан столько горячих слов сказал хозяину коз, когда встретился с ним, что и впрямь сумел вселить в него страх Божий, настоящий страх, и с того дня Баба Гуль уже не приближается к картам.
– Он теперь проводит почти все время бодрствования в мечети, моля Аллаха о прощении, пока еще не поздно избежать ада, – улыбнулась Мулаля.
И, после того как Хаджи Хан спас дочь Баба Гуля, а заодно и вечную душу старика, он перевез их семью в новый дом.
Арендную плату за жилье он назначил такую, что, по словам жены Баба Гуля, «воздух стоил дороже», и дал в придачу столько риса, бобов и масла, чтобы им не приходилось думать, где достать еду, еще несколько месяцев. Более того, через пару дней к ним в дом приехали какие-то люди и посадили те деревья, что мы видели в саду. Однажды их ветви должны были отяжелеть от апельсинов, слив и гранатов, которые стали бы для семьи Мулали еще одним способом заработать на жизнь, помимо разведения коз.
– Все это сделал Хаджи Хан, и все – благодаря тебе, – так закончила свой рассказ мать Мулали, после чего протянула руки и взяла в них лицо Джорджии. И нежно поцеловала ее в лоб.
* * *
На обратном пути в Джелалабад из меня так и лились восхваления Хаджи Хану, и в зеркале я видел улыбку Залмаи, пока я возбужденно рассказывал ему историю, которую он наверняка уже знал.
А Джорджия была на удивление молчалива.
Я видел только ее затылок, но казалось, глаза ее были неотрывно устремлены куда-то вдаль, за поля, расстилавшиеся перед нами, словно она высматривала там что-то потерянное, и, как я ни старался втянуть ее в разговор, губы ее оставались плотно сжатыми.
* * *
Как сказал Хаджи Хан, так и было – когда мы приехали наконец в его дом в Джелалабаде, нас встретил там Исмераи.
К тому времени солнце закатилось за горы, и дом сиял светом в темноте. В нем стояла непривычная тишина – нас было всего трое, не считая карлика, уже виденного мною прежде, который суетился вокруг, подавая еду и сладкий чай.
Когда улеглось возбуждение, вызванное поездкой и всеми событиями дня, глаза у меня начали слипаться немилосердно. Правда, причиною тому мог отчасти быть густой дым особых сигарет Исмераи.
