– Но Тальси же несчастна?
– Это кино, Фавад. А не настоящая жизнь.
– Знаю! Я не дурак!
– Ну так и не веди себя как дурак.
Она вытащила какое-то шитье, которое хранилось под одной из подушек, и я покачал головой. Порой с ней довольно трудно было вести нормальный разговор – казалось, она не слышит, что ей говорят. И я все гадал, может, это из-за того, что она не получила образования?
– Я всего лишь сказал, что я не уверен, что Джорджия сможет полюбить доктора Хьюго так же сильно, как любила Хаджи Хана, и не знаю, хочет ли она этого вообще.
– С чего ты взял все это?
– Чувствую…
Мать подняла бровь и посмотрела мне прямо в глаза.
– Ну ладно, ладно, я видел вчера вечером, как доктор Хьюго пытался ее поцеловать, но она отвернула губы, и он поцеловал ее в ухо.
– Фавад! Прекрати подглядывать за людьми, слышишь? Это нехорошо.
– Я не подглядывал – просто случайно там оказался! Это, конечно, было ложью. Довольно трудно оказаться где-то случайно, когда дело к полуночи и тебе давно пора быть в постели, но мать сделала вид, что поверила.
– Что ж, видно, время еще не пришло, – сказала она. – Может, Джорджия еще не разлюбила Хаджи Хана. Но все меняется – и люди тоже. Все что ей нужно – это немного времени.
– Время, время!.. – сказал я и вскочил, разозлившись из-за всех этих разговоров о покое, отдыхе и сне, с которыми вечно начинают приставать взрослые, когда не знают, как ответить на твои вопросы. – Беда в том, мама, что не так уж много осталось у Джорджии этого времени, и ей нужно поскорее найти кого-то, кто сделает ее счастливой, потому что она не становится моложе, – но ни тебе и никому другому до этого как будто нет дела!
– Извини, не поняла? – мать как будто удивилась.
– Я все сказал.
– Что сказал?
– Послушай… вот стоит мужчина за этими воротами, – я ткнул пальцем в окно, чтобы не было сомнений, о каких воротах речь, – который учится работать с компьютером и пытается стать лучше, чем он есть. И ты думаешь, он делает это, потому что хочет быть самым умным охранником в Вазир Акбар Хане?!
– Так, послушайте-ка, молодой человек…
– Нет! Это ты послушай! Люди, кто-нибудь из вас когда-нибудь думает обо мне? Интересуется, что я чувствую? Кого-нибудь волнует, почему я по утрам глаза не могу разлепить – а я не могу их разлепить, потому что всю ночь тревожусь из-за того, что некому позаботиться обо всех проклятых женщинах в этом проклятом доме!
– Не говори при мне таких слов!
– Не говори, не говори!.. Что в них такого? Это только слова. Поступки значат больше, чем слова. А я – если не тревожусь о тебе и о том, кто сделает счастливой тебя, когда я вырасту и женюсь, то тревожусь о Джорджии, которая говорит с одним мужчиной, а думает о другом, а если я не думаю о Джорджии, то думаю о Мэй, которую ждет ад, если она не перестанет быть лесбиянкой и не выйдет замуж. Вот о чем я говорю! Кто-нибудь из вас имеет хотя бы малейшее представление, под каким гнетом я живу?
