Несчастный убиенный явно страдал нездоровыми фантазиями, воображая себя королем Людовиком! Во всяком случае, квартирку он обставил, наивно полагая, что теперь она похожа на Версаль. Только толстозадых статуй не хватало. Кресла с виньетками, обивка мебели — вся с пастушками, под старинные гобелены!
— Тогда подожди меня, я скоро. — Ванцов расценил мое нежелание объяснить, зачем он мне нужен, как нежелание говорить об этом при постороннем человеке.
Я же просто еще не придумала, зачем он мне так срочно понадобился. Это одна из моих слабостей — действия обгоняют мысли. Сначала сделаю, потом думаю.
Я села в кресло и взяла в руки какой-то журнал с голыми одалисками, делая вид, что беседа Ванцова с девицей меня нисколько не интересует. Впрочем, они явно тоже не желали разговаривать при посторонних. Поспешно свернули беседу, и Ванцов теперь стоял, уже прощаясь.
— Наверное, вас еще придется побеспокоить, Римма Андреевна, — словно оправдываясь, проговорил Ванцов, отчаянно при этом краснея.
Ого!
Я вытаращилась на него с удивлением.
Похоже, весна лишила рассудка не только моего босса.
Если они все будут побеждены страстью, останусь я в гордом одиночестве. Преступники разгуляются, почувствовав полную безнаказанность, и мне придется бегать за всеми ними в одиночку!
Грустная перспектива, однако!
— Пойдем, — сказал он мне.
Мы вышли на улицу.
— Ну, рассказывай. Что у тебя приключилось?
Наконец-то я вспомнила, что я могу у него спросить!
— Дында, — сказала я. — Василий Дында. У тебя есть какие-нибудь сведения по его убийству?
* * *
Он должен был позвонить. И не звонил…
Тамара ощущала беспокойство. Она стояла у окна во двор и нервно курила одну сигарету за другой.
Во дворе было тихо и так спокойно, что отчего-то на ум пришло сравнение с затишьем перед бурей.
Почему Прохоров не звонит?
Она затушила бычок в изысканной пепельнице, чтобы закурить новую сигарету.
Во дворе какая-то женщина выгуливала мопса да еще юная мамаша качала коляску.
— Ма!
Она обернулась на голос.
— Я пошел.
Сколько она вытерпела ради своего красавца сына! Черты его лица были восхитительны, правильны и напоминали черты лица юного Давида.
— Будь осторожен, — прошептала она.
— Господи, ма! — поморщился он. — Ты и сама не знаешь, чего ты боишься! Скоро начнешь шарахаться от собственной тени.
— Может быть, и так, — кивнула Тамара и чуть было не нарушила данный себе много лет назад обет никогда не говорить о ТОМ случае, но вовремя прикусила язык.
