— Ангелина, что ли, настроение испортила? — вслух предположил Шнейдерман, удивленный поведением Еврухерия.
Макрицын сделал шаг по направлению к соратнику и сбивающимся голосом произнес:
— Тревожно мне что-то в последнее время. Одно и то же видение приходит почти каждый день, а понять, к чему оно, никак не могу. Вижу, идут двадцать две пары карликов непонятного пола, а в конце мужик с бабой, тоже карлики. У одной пары в середке на плечах уродец сидит, ногами шеи обхватив. Сорок седьмой получается. А сзади него Ганьский шагает и на ходу что-то в дневник записывает.
— Я бы тоже ничего не понял, — признался Шнейдерман и стал говорить.
Начал он рассказом о жерехе на семь килограммов, с которым якобы боролся три часа под Астраханью, затем сравнивал достоинства водки и коньяка, а закончил монолог критикой вкусовых качеств дуриана, хотя сам его не то что никогда не пробовал на вкус, но и в руках не держал, и видеть не видел. Еврухерий молча выслушал товарища. Закончив монолог, второй человек в партии попросил Макрицына поведать что-нибудь интересное, используя свой удивительный дар, на что последний согласился. Оба приятеля замерли в молчании.
Прошло минут десять, прежде чем Еврухерий заявил:
— Будет Вождь!
И ясновидящий продолжил:
— А у тебя баба появится. Сначала будет хохлушка с рынка, но она прописать попросит, и вы расстанетесь. Потом встретишь другую, та хорошая — пятьдесят шестого размера снизу и сорок восьмого сверху. Но ты с ней день или два пробудешь. Затем с третьей познакомишься. Через собаку, боль и бородатого скульптора. Вот с ней надолго останешься.
— Покусает, что ли? — встревожился Шнейдерман.
Но Макрицын его успокоил:
— Нет, кусать она тебя не будет. Видел две картины, но пространством разделены: на одной собака, бородатый скульптор, лестница, а на другой женщина, кошка и ты на носилках от боли корчишься…
— Типун тебе на язык! — в сердцах пожелал Боб Иванович.
Сын восьми народов смотрел на Макрицына как на полоумного, но не перебивал, все больше убеждаясь в правильности своего предположения о странности товарища по партии. Боб Иванович постоянно замечал за ясновидящим какие-то мелочи, труднообъяснимые с точки зрения нормального человека.
Выслушав предсказания, Шнейдерман посетил санузел, где обнаружил новые доказательства правоты своего мнения.
— Еврухерий, — крикнул он оттуда, — ты бумагу туалетную под настроение, что ли, используешь?
Три начатых рулона были розового, желтого и серого цветов. Меньше других оказался желтый. «К разлуке, — подумал Шнейдерман, — все еще по Ангелине тоскует».
