Клязьминское водохранилище встретило гостей прекрасной утренней погодой: было безоблачно, дул легкий южный ветерок, вызывавший мелкую рябь на воде. Комары почти отсутствовали, а те, что изредка пролетали, были ленивы, неголодны и на кожу не садились.
Клевало неплохо, но преимущественно мелочь. Ганьский ловил на спиннинг (он где-то отыскал старое дюралевое удилище с катушкой). Ученый забрасывал метров на тридцать, наматывал леску на палец и ждал поклевки. Чтобы время даром не пропадало, читал. На удочку Шнейдермана попался полукилограммовый линь.
Солнце начинало припекать, рыбаки проголодались. Еврухерий предложил заняться ухой, но Ганьский попросил подождать. И как оказалось, не зря: последовало несколько слабых рывков, затем леска напряглась, пережав ученому палец. Аполлон Юрьевич быстро освободился от петли и подсек. На крючке явно сидело что-то хорошее. Увидев противостояние рыбы и ученого, коммунисты подбежали к Ганьскому. Тот же, являя неизвестно откуда взявшийся профессионализм, медленно накручивал леску на катушку, периодически немного отпуская. Поединок продолжался не одну минуту, пока из воды не показалась голова леща. Он то всплывал на поверхность, то уходил на глубину, но расстояние до берега медленно и неуклонно сокращалось. Сачка у рыбаков не было, а лещ оказался на пару килограммов, и подвести его к берегу через коряги, торчавшие из воды, казалось маловероятным. Серебристый красавец нырнул в очередной раз, и новые попытки Ганьского подтащить рыбу были безуспешны: леска натягивалась, как струна, удилище изгибалось дугой, но движения не было.
Без лишних разговоров Шнейдерман разделся и полез в воду. Медленно ступая по дну, сообщил, что тут сплошь коряги и трава. Чтобы правильно подойти к месту, он держал леску в руке, двигаясь параллельно. Преодолеть ему надо было метров семь, что Боб Иванович почти и сделал. Именно почти, потому что внезапно пропал — провалился в яму. Однако быстро вынырнул с речной травой на ушах и плечах. Лица находившихся на берегу моментально изменились — вместо азарта на них появились гримасы разочарования. Но не от испуга за жизнь Боба Ивановича. Случилось непоправимое: падая, тот так натянул леску, что она лопнула. Про леща оставалось только вспоминать. А смельчак вдобавок ко всему еще и руку леской поранил.
Выбравшись на берег, Шнейдерман приложил лист лопуха к порезу и стал успокаивать Ганьского.
— Уверяю вас, любезный, кратковременное ухудшение настроения прошло с вашим выходом на сушу, — добродушно откликнулся Аполлон Юрьевич.
