Прислушавшись к вою ветра и реву волн, она ощутила, что здесь, на острове, их охраняет океан, и к ней вернулось чувство уверенности. Положив ракушку рядом с кроваткой, чтобы Люси, когда проснется, сразу ее увидела, приободрившаяся Изабель тихо вышла из комнаты.
Для Ханны Ронфельдт следующий понедельник оказался весьма знаменательным.
Заглянув в почтовый ящик, она не рассчитывала в нем что-то обнаружить, поскольку проверяла его только вчера. Это стало частью ритуала, который она выработала с единственной целью хоть чем-то занять мучительно долгие дни, которые ей приходилось проживать последние два года после того кошмарного Дня памяти. Сначала она заходила в полицейский участок, иногда даже не произнося ни слова, и в ответ на вопросительный взгляд констебль Гарри Гарстоун молча качал головой. Когда же она уходила, констебль Линч часто вздыхал: «Бедняжка! Что за судьба!» — после чего тоже качал головой и углублялся в бумаги. Каждый день она ходила на берег в надежде обнаружить хоть какой-нибудь предмет, имеющий отношение к разыгравшейся трагедии: обломок доски или часть весла.
Она вытаскивала из кармана письмо мужу и дочери. Иногда она вкладывала в конверт вырезку из газеты о приезде цирка или сочиненные ею детские стишки, украшенные ее же рисунками. Она бросала конверт в воду, надеясь, что, растворившись в этом или другом океане, чернила донесут до ее любимых содержание посланий.
По дороге домой она заходила в церковь и молча сидела на задней скамье возле статуи святого Иуды [15]. Иногда она задерживалась до самого вечера, когда тень от эвкалиптов уже добиралась до витражей, а поставленные ею свечи догорали, превратившись в холодные пятна оплавленного воска. Здесь, сидя в тени, она ощущала присутствие Фрэнка и Грейс. Когда уже было невозможно оттягивать возвращение домой, она уходила и заглядывала в почтовый ящик, только если чувствовала в себе силы побороть разочарование в случае отсутствия корреспонденции.
На протяжении двух лет она обращалась во все мыслимые и немыслимые инстанции — в больницы, к портовым властям, экипажам отплывающих судов — с просьбой немедленно сообщить любые новости, которые могли бы пролить свет на судьбу ее пропавших мужа и дочери, но дальше вежливых обещаний дело так и не стронулось с места.
Тот январский вечер выдался жарким, и под светлым лазурным небом сороки наполняли насыщенный эвкалиптовым запахом воздух громкой неугомонной трескотней. Ханна, по-прежнему погруженная в мир печальных грез, прошла несколько ярдов от веранды по выложенной плитняком дорожке. Она уже давно перестала замечать гардении и стефанотисы, источавшие густой и сладкий успокаивающий аромат. Покрытая ржавчиной крышка почтового ящика со скрипом открылась — любое движение ей давалось с таким же трудом, как и Ханне. Внутри что-то белело. У Ханны екнуло сердце. Письмо!
