Причина была проста: эти тела погибших лежали где-то в грязи на чужбине. Власти делали что могли: там, где позволяли условия и военная обстановка, рылись могилы. Если останки разорванных тел удавалось опознать, а для этого прилагались все силы, то погибших хоронили с военными почестями. Могилы фотографировались, и потом за два фунта один шиллинг и шесть пенсов семья могла приобрести официальный памятный снимок в рамке. Позже появлялись военные мемориалы, но они воздвигались не столько в знак скорби по павшим, сколько во славу победы, оплаченной их жизнями. Но люди считали, что такой победой жизни вряд ли стоило так уж гордиться.
В Партагезе семей, потерявших на фронте своих мужчин, было предостаточно. Причем никакого призыва на военную службу и мобилизации не было. Никто не заставлял их идти воевать.
Но особенно жестоко судьба обошлась с теми, кого считали «счастливчиками», вернувшимися домой. Детей в честь их возвращения принаряжали, и даже собаке на ошейник повязывали бант, чтобы чувствовался общий праздник. Обычно именно собака первой замечала, что с хозяином что-то не так. И не потому, что у мужчины не хватало глаза или ноги: вернувшиеся были будто пропавшими без вести, хотя никуда и не пропадали. Взять хотя бы Билли Уишарта с мельницы Сэдлера. Трое детишек и чудесная жена, о которой можно только мечтать. После газовой атаки Билли не может даже толком держать ложку: она стучит о тарелку, как соломорезка, и разбрызгивает суп по всему столу. А руки трясутся так, что невозможно застегнуть пуговицы. А оставшись ночью с женой, он не раздевается, а сворачивается калачиком на кровати и плачет. Или взять Сэма Даусетта, которому удалось выжить в кровавой мясорубке при высадке на Галлиполи, но зато ему оторвало обе ноги и снесло пол-лица в битве при Буллекурте. Его овдовевшая мать не спит ночами, переживая, кто позаботится о ее мальчике, когда Господь призовет ее к себе. Во всей округе не найдется дурочки, которая согласится связать с ним свою судьбу. Такие люди похожи на дырки в швейцарском сыре, в которых ничего нет.
На лицах близких надолго застывало выражение как у сбитых с толку игроков, которым сообщили, что правила игры внезапно изменились. Они изо всех сил пытались радоваться самому факту, что их мужчины пострадали не зря и внесли свой вклад в чудесную победу добра над злом. Иногда им это удавалось, и они проглатывали крик злого отчаяния, который так и норовил отрыгнуться, как принесенный в зобе птенцам корм.
