— Ты чё, ты чё? — принялась допытываться Настасья, напуганная ее поведением.
Попытки растормошить Агафью оказались тщетными. Она оставалась безмолвной, неподвижной. Настасья ухаживала за ней, как за больной.
Не вывело из состояния оцепенения, отрешенности Агафью и появление Афанасия. Растерянный, жалкий старикашка с распухшим от слез лицом ерошил дрожащими руками сивые волосы и сбивчиво, захлебываясь, рассказывал о том, как вместе со своей Анной отлучились подоить корову. Возвратились и застали у себя разгром: берестяной короб с засоленной черемшой опрокинут, мед из полуведерного туеса по полу разлит; шастал кто-то по кухонному закуточку. Но главное — образа со стен сгинули. Все! И «Шестиднев», и «София Премудрость божия с праздниками», и «Микола». Все, все. Один махонький образок нашел у порога, ликом кверху лежал. Каблук на нем отпечатался. Треснула иконка та, загублена…
Старик, всхлипывая, перекрестился. Повествуя о своей беде, он, кажется, не замечал, что и у тех, кому жалуется, ой как неладно.
Едва закончил свой рассказ Афанасий, появилась запыхавшаяся, распотевшаяся от быстрой ходьбы, от бега бабка Липа. И ее избенку-келью не обогнули очкастые разбойники. Налетели, что коршуны, поснимали иконы, деньги забрали, какие за грибы, за бруснику в прошлом году выручены.
— Господи, господи. — Бабка Липа осеняла себя двуперстием, размазывала ладонями слезы и пот на морщинистом загорелом лице и говорила, говорила.
Разбойники велели ей ни на шаг не уходить от избы. Она не послушалась, побежала за защитой к Василию, а его самого еще допреждь…
— Василия?! — До сих пор Агафья, кажется, вовсе не замечала творившегося вокруг. Но от такой вот новости дернулась, как от толчка. Голос ее прозвучал сурово, недоверчиво.
Бабка Липа закивала: его, его. И отволтузили так, подняться сил нет. Мария его отхаживает теперь.
— Господи, господи, какие лиходеи. — Опять бабка Липа принялась креститься.
Весть, что у Василия отняли образа да к тому же излупцевали — это при его-то силище — более всего потрясла Агафью. Снова, в который раз, она живо вспомнила ввалившихся на зорьке в избу троих злодеев. Вспомнила, как один оттолкнул ее, а другой швырнул на лавку да еще ружьем стращал, — и от лютой ненависти горло перехватило. Уйдут очкастые с болот, нынче же уйдут, а там где их сыщешь, не тутошные, поди. Нужно помешать им! А как? Захар Магочин! Агафья вспомнила про него. Всегда в эту пору косит траву на Старицинском лугу. Мотоцикл у него. Отсюда через клюквенное болото бежать напрямик, пересечь Царскую гать, колок березовый недолгий одолеть — у Захарова покоса очутится. Бог даст, там он. Только поспешать надо, день уж на другой половине.
