— Теперь вы можете объяснить мне, в чём дело? — осторожно спрашиваю я.
— Теперь я могу объяснить тебе, в чём дело. Я могу, — отвечает Кулхардт, не отводя взгляда от окна. — Мир там, снаружи, недобр и опасен, Берри Блу. Гораздо хуже, чем может себе представить тот, кто вырос в тепличной атмосфере добропорядочной бюргерской семьи.
— Какая ещё тепличная атмосфера! — возмущённо восклицаю я. — Во-первых, мои родители часто оставляли меня одного, когда я был ма…
Один взгляд Кулхардта, и я замолкаю на полуслове.
— Доводилось ли тебе хоть раз заглядывать в жестокие, холодные глаза преступного мира, Берри Блу?
— Что? Э-э-э… нет, если не принимать в расчёт затею со свиньями.
— Свиньи, Берри Блу. Раньше свиньи были лишь завязкой истории — теперь же они стали и развязкой.
— Что вы хотите этим сказать? Я…
— Что я хочу этим сказать. Объясни ты, Липински.
Я подскакиваю на месте, но уже слишком поздно: что-то тёплое течёт по моей щиколотке.
— Липински! Старая ты свиньи! Неужели нужно каждый раз на меня писать?
— Йофф.
— Липински — не свинья, — произносит Кулхардт.
— Да знаю я! Пёс, который писает на меня при каждой встрече.
— Он живёт в теле бассета, — напоминает Кулхардт, — но душа его — мой покойный партнёр. Кроме того, он мочится на тебя потому лишь, что ты ему нравишься. Об этом я тебе тоже много раз говорил.
— Мне всё равно. Это ужасно раздражает. Мама уже удивляется, почему мои брюки всё время так пахнут, когда я отдаю их в стирку.
На лице Кулхардта появляется ехидная ухмылка:
— Стирай сам. Тогда никто не будет удивляться.
Нет, на это я не пойду.
— Но ведь свиньи в безопасности, — возвращаю я разговор к нужной теме.
— Свиньи в безопасности, Липински? — спрашивает Кулхардт.
— Нёфф.
— Сам слышишь.
Временами я задаюсь вопросом: действительно ли Липински что-то отвечает, либо же это просто игра моего воображения?
— Не понимаю! Вы ведь знаете, что за дом у родителей МАКС. Там так же безопасно, как и… как и…
— В банке? — заканчивает предложение Кулхардт и издаёт презрительный смешок.
— Вот именно! И потом, Готтхильфу и Женевьеве там очень хорошо. Особенно Готтхильфу. Он положил глаз на мопсиху Розали. И она ему тоже симпатизирует!
— Нёфф! — раздаётся за моей спиной.
В тот же миг дверь с грохотом захлопывается.
Оглядываюсь в поисках Липински, но его и след простыл.
— Что на него нашло? — глупо спрашиваю я.
— Что на него нашло. Это было ошибкой, Берри Блу.
Тут меня осеняет:
— Точно, Липински ведь тоже неровно дышит к Розали!
