— Зап смешной, — повторяет Софи, устало хихикает и сжимает пальчиками мой подбородок.
Я беру ее ладошку и прижимаю к своей щеке.
— Ага, — соглашаюсь я. — Обхохочешься.
Вечером мы с Тамарой сидим на веранде на качелях, которые Раэль заказал по каталогу Sky Mall, когда летал куда-то по делам. Смеркается, но мы не уходим в дом, и вовсе не потому, что нам хочется полюбоваться прекрасным закатом или подышать воздухом: все-таки для октября слишком пасмурно и сыро. Просто на обратном пути Софи уснула в коляске, и если мы попытаемся переложить ее в кроватку, крику не оберешься. Проснется, расплачется и полчаса не успокоится. Мне хотелось бы верить, что Тамара, как и я, не собирается будить Софи, потому что ей тоже нравится вот так сидеть со мной вдвоем в тишине и покое, но на самом деле ей просто неохота возиться с орущим ребенком. Она и раньше знала, что не создана для материнства, но Раэль ее убедил: вот родишь — и непременно полюбишь свое чадо. Он придерживался старомодного мнения, что каждая женщина мечтает стать матерью, и не успел удостовериться в том, что это ошибка. На самом деле Тамара обожает Софи, но в глубине души считает себя плохой матерью и поэтому так себя и ведет.
— Так что с тобой стряслось? — спрашивает Тамара.
Я рассказываю ей про кровь в моче и светлом пятнышке на УЗИ.
— Завтра иду на цистоскопию, — признаюсь я. Хоуп спросила бы меня, что говорит статистика, каковы шансы. Захотела бы обсудить со мной все возможные варианты развития событий, завела бы речь о специалистах, принялась бы подробно расспрашивать, кто из моих родных чем болел. Тамара просто кивает и уточняет:
— Боишься?
— Рака?
— Цистоскопии.
С минуту я размышляю над ее вопросом.
— Да, — признаюсь я. — Пожалуй, боюсь.
— Хочешь, я поеду с тобой?
Конечно, хочу. И не потому, что мне так необходима ее поддержка, но потому, что это предложение подчеркивает нашу близость, а поскольку я тот еще придурок, то это невинное доказательство внушает мне надежду, хотя я прекрасно понимаю: ничего мне не светит. Но на минуту я в воображении переношусь в другую реальность, где Тамара пошла бы со мной к врачу. Она всегда очень сдержанна, даже скупа в проявлениях чувств, и поэтому вдвойне приятно перелезть через стену или войти в ворота и очутиться в крепости ее заботы. Но, разумеется, она не может пойти со мной, потому что есть Хоуп. Я люблю Хоуп, она любит меня, и когда я не в Ривердейле, такое положение дел меня полностью устраивает. Это мой мир. Так почему же, черт возьми, всякий раз, как вижу Тамару, я начинаю сомневаться в реальности его существования?
