— Вдовцом будешь, Аитоша… А вдовца священником сейчас не сделают… Нельзя… Закон такой… До сорока лет ждать, а там еще захотят ли… Это ведь за особые заслуги только… А какие у тебя, Антоша, заслуги?
О. Антоний встал, тяжело вздохнул, провел рукой по лбу и опять сел.
— Да что же это, господи, господи? — шептали его губы, а рука сама поднималась и делала крестное знамение.
— Малодушествовать нельзя, Антоша, а обсудить надо!.. Шестеро ведь!.. Коли ты на всю жизнь дьяконом останешься, да и в такой бедности, как наша, детишки нищими будут… А за что? Чем они, бедные, виноваты?
— Что же поделаешь, коли воля господня?..
— А ежели я умру, ты на всю жизнь дьякон!
— Что же останется нам? Не придумаю, Натонька, нет… не могу придумать!
Голова о. Антония была действительно слишком слаба для того, чтобы разобраться во всей этой громадной куче горя. Он совсем потерял способность рассуждать, и ему казалось, что выхода нет и остается только примириться с судьбой. Натонька кашляла, и это еще больше потрясало его.
— Слушай, Антоша, не теряй времени… Пока я жива, ты еще не вдовец… Поезжай к преосвященному… Поезжай сейчас, сию минуту поезжай… Пади ему в ноги, облейся слезами и скажи все, как есть… скажи, что умираю, и тогда всему конец… сердце-то есть у архиерея… Поезжай…
Опять кашель, и еще раз говорит она задыхающимся голосом;
— Поезжай… Пади к ногам… А то завтра умру… Навеки дьякон…
— Натонька, Натонька!.. Что ты?.. Господи боже мой! Что ты говоришь?..
— Говорю — поезжай… Поезжай, Антоша!.. Шестеро их… Поезжай!..
— Как же я поеду, коли ты… Натонька, как же я поеду?..
— Поезжай… Умереть-то я и без тебя умру, коли бог прикажет. Поезжай сейчас!
— Натонька, не могу я, не могу!..
— Антон! Иди сюда!.. Ближе, ближе!.. Дай мне руку свою… Вот так! Жили мы с тобой восемь лет согласно, любовно, и ты меня слушался… А мне теперь умереть надо, а ты… ты не слушаешься… Ну, я же господом богом молю тебя, послушайся, поезжай… Антоша, голубчик мой! Последняя это моя просьба… Поезжай!.. Сердце мое чувствует, что сжалится архиерей… Непременно сжалится… Смотри, Маринка наша славная девочка, добрая, умная головка, так неужели ей без образования расти и по людям шататься?.. А все другие, все шестеро… Ну, перекрести меня… Поцелуй меня хорошенько и поезжай… Может, бог даст, я дождусь тебя, и как отрадно мне будет умереть, коли все исполнится… Поезжай, Антон, голубчик…
О. Антоний с глубоким религиозным чувством, какого еще никогда в жизни не ощущал в груди своей, осенил ее три раза большим, медленным, вдумчивым крестом и поцеловал ее в губы. Потом он взял на руки Маринку и тоже перекрестил ее и поцеловал. Затем он повернулся к комнате, где спали дети, и осенил ее всю таким же большим крестом…
