— Желаю удачи, мистер Пинкус!
— Спасибо. Через час зайди за мной и отвези меня в храм, если только я раньше не просигналю тебе.
Лафферти быстро удалился. Снизу послышался скрип наружной двери.
Сложив руки на груди, Арон молвил спокойно:
— Правильно ли я заключил, что тебе звонил не кто иной, как генерал Маккензи Хаукинз?
— Вы сами отлично знаете, что это так и что эта крыса не Должен был делать этого.
— А что он такого сделал?
— Позвонил мне.
— Так разве ж есть закон, запрещающий разговаривать по телефону?
— Коль скоро речь идет о нас двоих, то, безусловно, есть. Он поклялся на своде армейских уставов, что не будет больше разговаривать со мной до конца своей несчастной, ублюдочной жизни!
— И тем не менее он счел возможным нарушить эту торжественную клятву, из чего следует, что он хотел сообщить тебе что-то чрезвычайно важное. И что же это было?
— Да он не сказал ничего! — взвизгнул Дивероу, снова напрягаясь в бесплодной попытке освободиться от пут. — Все, что я от него услышал, так это то, что он летит в Бостон повидаться со мной, потому что у него все пошло вкривь и вкось...
— Скорее это у тебя все пошло вкривь и вкось, Сэм... А когда он собирается прибыть сюда?
— Откуда мне знать!
— Тоже верно: отдавшись своей душевной драме, ты не стал его слушать... Учитывая, что он собирается сообщить тебе что-то жизненно важное, ради чего ему пришлось нарушить соглашение никогда не вступать с тобой в контакт, мы можем предположить, что его поездка в Бостон не терпит отлагательства.
— Так же, как и мой отъезд в Тасманию, — заметил Дивероу с чувством.
— Вот этого-то я как раз и не советовал бы тебе делать, — откликнулся Пинкус столь же горячо. — Ты не должен бежать отсюда, избегать встречи с ним...
— Назовите мне хотя бы одну причину, по которой мне не следует его избегать, — перебил его Сэм. — Разве что вы боитесь, что я убью этого сукина сына. Он своего рода сигнал бедствия с «Титаника».
— Дело в том, что ты участвовал в ужаснейшем преступлении всех времен, и этот факт он сможет и впредь обращать против тебя и, соответственно, и меня как твоего единственного работодателя с момента окончания тобой Школы права.
— Вы-то тут при чем? Это же я, а не вы, вынес из архива более двух тысяч наисекретнейших документов!
— Этот эпизод, живописуемый тобою в столь мрачных тонах, — ничто по сравнению со злодеянием, свидетельства коего ты только что пытался убрать со своих стен... Но раз уж ты заговорил о тех бумагах, то был ли какой смысл в их хищении?
