— Деликатес.
— Нет, я к тому: какую чувствительность теперь ко всему нашему чувствуете?
— А такую, что я вот даже после Европы компании себе не нахожу.
— Дико?
— Еще бы при невежестве-то да не дико! Нешто там, к примеру, такие трактиры есть?
— Чище?
— Чудак! Там либо ресторант, либо биргале. И сиволдая этого, что у нас трескают, и в заводе нет.
— Да ведь то иностранцы, а без сиволдая-то как будто русской утробе и скучно.
— Поймешь европейскую современность, так будет и не скучно, а даже меланхолию почувствуешь, когда на него взглянешь. Претить начнет.
— Чем же там народ свое хмельное малодушество доказывает?
— А вот чем, — отвечал толстый купец и показал на рюмку. — Это абсент. С него только одну культуру в голове чувствуешь, а чтоб заехать кому в ухо — ни боже мой! Ошибешься им, так даже ругательные прения тебе на ум нейдут, а только говоришь: пардон. И пьют его там не так, как я теперь пью. А поставят рюмку в большой стакан и нальют его водой. Рюмка закрыта водой, из абсента дым в воду идет — и вот этот самый водяной дым глотают. Сейчас я потребовал себе большой стакан и хотел по-европейскому садануть, но здешние олухи даже не понимают, какой фасон мне нужно.
Тощий купец покрутил головой.
— Пошехонье здешний прислужающий, а нет, так углицкий клей, так вы то возьмите, где ж ему иностранные порядки понимать, — сказал он и подсел к толстому купцу. — Ну, как немцы? В Неметчине-то были ли?
— Еще бы. Неметчину никак объехать нельзя. С какой стороны ни заходи — все на немца наткнешься, — дал ответ толстый купец. — В Берлине я трое суток в готеле стоял. Первое дело — там даже городовые есть конные и все собаки в намордниках. Приехал я в «Орфеум» — на манер как бы наш Марцинкевич[16] — кельнеры меня за полковника приняли и честь отдают.
— Это что же такое кельнеры, войско ихнее что ли?
— Дурак! И разговаривать-то с тобой не хочу.
— Зачем же вы, Константин Федосеич, ругательную-то литературу поднимаете? Ведь я в заграничных Европах не бывал. Вы только поясните.
— Кельнер — это прислужающий. В Неметчине кельнер, а во Франции — гарсон.
— А дозвольте спрос сделать, где больше деликатности: во Франции или в Неметчине?
— Нешто есть какое сравнение! Франция совсем особый коленкор. В Берлине пиво, а в Париже красное вино. Бир и ординер. Ординером можешь сколько угодно накачизаться, и разве смутит только, а интриги супротив противуположной личности не почувствуешь. С пива же немецкого все-таки некоторый зуд в руках и антипатия в голове. Но бог уберег.
