«Дѣло-то, выѣденнаго яйца, не стоитъ, а я тревожусь», успокоивалъ себя Иванъ Артамонычъ, ложась спать.
Ночью, однако, ему снился гимназистъ.
Утромъ, возставъ отъ, сна въ обычную пору, Иванъ Артамонычъ опять началъ опасаться гимназиста. Сидя за утреннимъ чаемъ, онъ сказалъ пожилой горничной, служившей у него:
— Марья! Ежели кто-нибудь будетъ спрашивать меня изъ незнакомыхъ, скажи, что меня дома нѣтъ, что я, уѣхалъ на службу.
Часовъ въ десять раздался у парадной двери звонокъ. Иванъ Артамонычъ вздрогнулъ и вскочилъ изъ-за стола.
— Слышишь, Марія, не принимать незнакомыхъ! Даже вовсе не впускать! подтвердилъ онъ свое приказаніе, приперъ дверь въ прихожую и въ щелочку сталъ наблюдать, какъ горничная отворяетъ наружную дверь.
Тревога была напрасная. Звонился почтальонъ, принесшій газеты.
«Сквернѣе будетъ; если эти проклятые посланцы придутъ ко мнѣ на службу и будутъ вызывать меня черезъ курьера», разсуждалъ Иванъ Артамонычъ, но тутъ-же успокоилъ себя, рѣшивъ: «Не выду къ нимъ, скажу курьеру, чтобы сказалъ имъ, что я занятъ — ни за что не выду. Съ чѣмъ, пришли, съ тѣмъ и уйдутъ».
Напившись кофе, Иванъ Артамонычъ принялся-было чистить своихъ канареекъ (канареекъ у него было нѣсколько и чистилъ онъ въ большинствѣ случаевъ ихъ самъ), но тотчасъ-же бросилъ и велѣлъ вычистить канареечныя клѣтки, горничной. Тревожное состояніе духа все еще не, оставляло его.
«Подлецъ! Мальчишка! Смотри-ка, какъ обезпокоилъ солиднаго человѣка»! выругался онъ мысленно.
Въ одиннадцать часовъ пришлось идти на службу. Иванъ Артамонычъ одѣлся, вышелъ черезъ подъѣздъ на улицу и сталъ озираться по сторонамъ, не караулитъ-ли его гимназистъ. Гимназиста, однако, не было. Иванъ Артамонычъ, все еще озираясь, быстро дошелъ до извощика, вскочилъ въ дрожки, не торговавшись, и поѣхалъ. У подъѣзда канцеляріи та-же исторія.
— Шажкомъ, шажкомъ тутъ! здѣсь мостовая плохая, сказалъ онъ извощику, и, подъѣзжая къ подъѣзду, сталъ разсматривать, не стоитъ-ли у подъѣзда гимназистъ или — какіе-нибудь подозрительные мальчишки, долженствовавшіе изображать секундантовъ.
У подъѣзда тоже ничего подозрительнаго Иванъ Артамонычъ не замѣтилъ.
— Никто меня сегодня не спрашивалъ? задалъ онъ вопросъ, снимая пальто у швейцара.
— Никто, ваше высокоблагородіе.
— Такъ ты вотъ что, Иванъ… Ты, даже ежели и спрашивать будутъ, говори всѣмъ, что меня сегодня нѣтъ на службѣ! У меня спѣшныя дѣла, мнѣ хочется получше позаняться, такъ чтобы никто не мѣшалъ, отдалъ онъ приказъ швейцару.
