„Хорошо, ежели домой пришлетъ — сейчасъ позову дворника и начну гнать. Справимся и сами… А пришлетъ по мѣсту служенія, тогда ужъ совсѣмъ осрамитъ. Тогда ужъ не утаишь. Выдетъ огласка. Положимъ, что онъ мальчишка и все это очень смѣшно, если здраво посмотрѣть на вещи, но какъ взглянетъ начальство, когда до него дойдетъ о скандалѣ? Да не дойдетъ, такъ и непріятно быть посмѣшищемъ среди товарищей. А смѣяться будутъ — и сдѣлаюсь я притчей во языцѣхъ“.
Дабы развлечься какъ-нибудь, Иванъ Артамонычъ попробовалъ читать, но ему не читалось. Онъ бросилъ книгу и принялся раскладывать гранъ-пасьянсъ, но и гранъ-пасьянсъ не раскладывался. Взялъ онъ лежавшее на письменномъ столѣ „дѣло“ въ синей обложкѣ, сталъ его просматривать, но даже смысла не могъ уловить. Фигура дерзкаго гимназиста такъ и стояла передъ нимъ. Иванъ Артамонычъ отложилъ бумаги.
„Ничего вѣдь еще не извѣстно, думалось ему, — можетъ быть, этотъ гимназистъ и самой Надеждѣ Емельяновнѣ нравится. Она, на сколько мнѣ помнится, вовсе не возмущалась его поступкомъ и два-три раза въ разговорѣ какъ будто выгораживала его. Дѣвичья душа — потемки. Вѣдь не можетъ-же гимназистъ ни съ того ни съ сего до такого сумашествія влюбиться въ нее, ежели она сама не подавала ему повода! Да, да! воскликнулъ онъ мысленно, вскакивая со стула и въ волненіи заходивъ по комнатѣ. — Она даже расхваливала его, называла лучшимъ мазуристомъ, считала его въ средѣ гостей на свадьбѣ… Ахъ, чортъ возьми! Что какъ она сама влюблена въ него?“
Онъ сталъ припоминать фигуру гимназиста — и нашелъ, что онъ вовсе не красивъ.
„Во что, впрочемъ, влюбиться-то! опять разсуждалъ онъ, Мужиковатыя манеры, прыщи на щекахъ, ростъ небольшой, изъ себя тощій. Одно только развѣ — волосы хороши да глаза… Волосы дѣйствительно густые и роскошные, а глаза только-что блестящіе, но на самомъ дѣлѣ разбойничьи.
Онъ взглянулъ на себя въ зеркало и мысленно сказалъ:
«Ужъ я куда виднѣе и статнѣе его. Вотъ развѣ только года мои»… Молоденькихъ эти дѣвочки любятъ, хотя, поразмыслить, такъ чорта-ли въ такомъ молоденькомъ!
Сдѣлавъ еще нѣсколько шаговъ онъ рѣшилъ:
«Впрочемъ, иногда и сатана понравится, лучше яснаго сокола. О вкусахъ не спорятъ. Но надо разузнать, надо разузнать, твердилъ онъ. — Поѣду завтра къ ней на дачу и буду внимательно. слѣдить за ней».
Дабы какъ-нибудь отогнать докучливыя мысли, Иванъ Артамонычъ прошелъ въ столовую, отворилъ буфетный шкапъ, и стоя, вытащилъ двѣ рюмки коньяку, закусивъ вареньемъ изъ баночки. Коньякъ, нѣсколько успокоилъ его.
