Но Ѳомичъ съ полнымъ правомъ, даже съ обыкновенной человѣческой точки зрѣнія, могъ вспоминать хорошо этотъ миѳическій городишко: здѣсь онъ познакомился съ Надеждой Николаевной. Ѳомичъ никогда ни однимъ словомъ не проговаривался, какъ сошлись они — рабочій и барышня. Съ инстинктомъ уже развитого человѣка, онъ не прикасался къ счастію, боялся опошлить его словами, которыми, къ тому же, онъ плохо владѣлъ.
Пріѣхала Надежда Николаевна позже Ѳомича въ городишко и поразила его своимъ отчаяннымъ видомъ. Полная апатіи, совершенно больная во всѣхъ отношеніяхъ — вотъ то состояніе, изъ котораго она не выходила. Цѣлый день она сидѣла въ комнатѣ у себя, курила папиросы и кашляла; шагала изъ одного угла до другого и курила папиросы. Никакого дѣла. Въ прошедшемъ что-то смутное и мучительное; въ будущемъ какая-то неопредѣленная пропасть и ни одной надежды. Однимъ словомъ, барышня была разбита вдребезги и представляла собою тѣнь.
Для Ѳомича такое состояніе было просто непонятно; онъ не зналъ никогда ни отчаянія, ни скуки, ни апатіи, ни даже физической болѣзни. Въ первое время онъ робко наблюдалъ за ней. Ея молчаніе отбивало у него охоту бывать у ней часто. Но когда она стала сильнѣе кашлять, онъ сталъ ухаживать за ней въ качествѣ сидѣлки. Иногда онъ приготовлялъ ей самъ обѣдъ, каждый день почти насильно уводилъ ее гулять и нашелъ ей дѣло — учить его. Алгебру-то онъ самъ проходилъ успѣшно, по географіи много читалъ, но физика подвигалась впередъ плохо. Сперва Ѳомичъ спрашивалъ только относительно тѣхъ мѣстъ, которыя ускользали отъ него, а потомъ сталъ брать регулярно уроки у барышни. Сперва уроки шли вяло, Надежда Николаевна сидѣла апатично, такъ что Ѳомичъ приходилъ въ смущеніе. Но потомъ дѣло пошло успѣшнѣе, и Надежда Николаевна уже сама стала интересоваться успѣхами Ѳомича, который съ увлеченіемъ слушалъ ее. Она почувствовала, что ей холодно оставаться одной, наединѣ съ своею мучительною думой, и съ нетерпѣніемъ ожидала, когда придетъ на урокъ Ѳомичъ; и ея лицо озарялось радостною улыбкой при взглядѣ на Ѳомича, который упорно слушалъ, смѣялся и радовался. Однажды вечеромъ, когда они молча сидѣли за столомъ и боялись взглянуть другъ на друга, потрясенные однимъ чувствомъ, Надежда Николаевна, наконецъ, не выдержала напряженной тишины, наставшей въ комнатѣ, и судорожно зарыдала; Ѳомичъ, глядя на нее, также тихо плакалъ. Потомъ онъ убѣдился, что рыдать больше не о чемъ, и черезъ нѣсколько дней обвѣнчался въ единственной церкви фантастическаго города, давъ священнику неслыханный гонораръ, на который тотъ сейчасъ же купилъ муки, а то до сихъ поръ, нѣсколько мѣсяцевъ, ѣлъ соленую рыбу. Физику они кончили ужь долго спустя, когда имъ обоимъ вышло позволеніе воротиться на родину и когда Ѳомичъ испугался, что у него не будетъ больше свободнаго времени для ученія.
