Снизу вверх | страница 55



— Да ты мнѣ что проповѣдь-то читаешь, Мишка? Что ты меня учишь? — сказалъ удивленно Исай, не зная, сердиться ему или плюнуть.

— Очень мнѣ надо учить! Васъ, дураковъ, и такъ учатъ! А мнѣ все равно. Я вотъ взялъ, да и пошелъ, а вы оставайтесь тутъ, чортъ съ вами!

Исай, наконецъ, осердился.

— Я тебѣ вотъ какъ дамъ по боку! — сказалъ онъ вдругъ съ угрожающимъ видомъ, но довольно лѣниво.

Михайло въ отвѣтъ на это съ презрѣніемъ плюнулъ, всталъ съ мѣста и легъ на другое, далеко отъ Исая. Онъ такъ былъ озлобленъ (злобой у него всегда начинался какой-нибудь переворотъ въ душѣ), что ему, конечно, и въ голову не могло придти, что въ эту же ночь онъ раскается въ словахъ своихъ, и ему будетъ жалко Исая.

Это было уже далеко за полночь. Отойдя отъ Исая, Михайло легъ на землю и надѣялся проспать до утра. Но ночь выпала холодная — истекалъ августъ. Къ утру готовился морозъ. Воздухъ похолодѣлъ; сырость проникла во всѣ щели ветхой одежды Михайлы. Онъ прозябъ. Ноги, руки, все тѣло его дрожало. Не будучи въ состояніи больше лежать да землѣ, онъ вскочилъ на ноги и принялся топать, чтобы отогрѣться. Ночь была темная. Ни одной звѣздочки на небѣ. По землѣ стлался туманъ, а когда на востокѣ забрезжилъ свѣтъ, туманъ сдѣлался еще гуще; онъ, казалось, выходилъ изъ всѣхъ поръ земли и носился надъ полями, тихо передвигаясь; въ одномъ мѣстѣ онъ скучивался густыми клубами, въ другомъ разрывался на клочья. Въ двухъ шагахъ ничего не было видно. Михайло нѣсколько разъ спотыкался о груду кирпичей или о тѣла спавшихъ своихъ товарищей. Но весь продрогшій, онъ все-таки ходилъ, стараясь только не наступить кому-нибудь на голову, и вглядывался въ лица рабочихъ. Всѣ они спали, и тишина стояла мертвая. Позы были самыя разнообразныя. Одинъ лежалъ на спинѣ, раскинувъ руки и ноги въ разныя стороны, какъ будто распятый; другой лежалъ ничкомъ, уткнувъ лицо въ землю, какъ будто убитый нанесеннымъ сзади ударомъ; третій спряталъ, половину тѣла подъ кучу какого-то хлама, выставивъ наружу только ноги; многіе свернулись клубкомъ, но многіе были совершенно раскрыты. Ихъ, повидимому, не могъ пробудить ни холодъ, ни сырость, покрывавшая въ видѣ серебристой росы ихъ волосы и рубахи; они спали непробудно; устали, бѣдняки, за день, умаялись. Подъ ними была холодная глина, надъ ними носился туманъ, окутывавшій ихъ, какъ одинъ огромный общій саванъ, а они лежали, какъ мертвые, убятые…

Это именно пришло въ голову Михайлѣ, когда онъ смотрѣлъ на тѣла товарищей, казавшіяся ему трупами, безпорядочно валявшимися на пространствѣ полсотни саженей. Ему стало непріятно, не по себѣ, посреди этой мертвой площади, гдѣ не раздавалось ни одного человѣческаго звука. Онъ поспѣшно выбрался со спальной площади и вошелъ въ одинъ изъ сараевъ. Къ его удивленію, тамъ ярко горѣла обжигальная печь, а передъ печью сидѣлъ и грѣлся Исай. Михайло подсѣлъ къ нему и тоже сталъ отогрѣваться. Они молчали. Исай сидѣлъ и глядѣлъ во всѣ глаза на пылающее пламя. На лицѣ его играли свѣтъ и тѣни. Онъ, повидимому, глубоко задумался, по крайней мѣрѣ, не обращалъ вниманія на то, что съ его плечъ свалился полушубокъ, подъ которымъ днемъ скрывалась необыкновенно-дырявая рубаха, какъ рѣшето. Смотря на это рѣшето, Михайло пожалѣлъ Исая.