Элина. Вы это сделали? Для этого надо много мужества.
Бондесен. Обстоятельства сложились так, что я не мог иначе поступить. В этом было все мое мужество.
Элина. На вас, вероятно, сильно напали?
Бондесен. Да, в газетах. О-о! Но у меня была также и поддержка. И когда надо вступать на этот путь…
Элина. Я чувствую, что сделала бы так же, как вы. В конце концов, надо ведь устроиться и не жить в вечно тревоге.
Бондесен. Вы совершенно правы. Перестаешь метаться, становишься спокойнее, находишь внутреннее довольство.
Элина. Вы думаете, что Ивар со временем тоже переменит свои взгляды?
Бондесен. Хочу надеяться. Я не понимаю, почему господин Карено должен быть единственным из всех нас, который не видит истинного пути. Но на это нужно время.
Элина. К сожалению; и, вероятно, много времени.
Бондесен (улыбается). Вы говорите: «к сожалению». Если бы ваш муж это слышал.
Элина. Мне все равно.
Бондесен. Что вам все равно?
Элина. Ничего. Мой муж спит.
Бондесен. Как тихо во всем доме!
Элина. Что вы будете делать за городом?
Бондесен. Веселиться. Выпьем немного шампанского, будем танцевать.
Элина. Танцевать тоже? Я ведь не так уж стара, а забыла, что значит танцы.
Бондесен (упрашивая). Поедем с нами. Вам понравится.
Элина. Не, что вы! Разве я могу поехать?
Бондесен. Мы будем вас носить на руках.
Элина (изменив тон). Господин Бондесен, вы права, когда говорили, что вчера я так держала себя только для другого.
Бондесен. В этом вам вовсе не надо исповедываться; я это сам видел.
Элина. Боже мой, я была в таком отчаянии и хотела это показать.
Бондесен. И достигли цели?
Элина. Нет. Ничего не достигла.
Бондесен. Жаль, потому что вы положили столько труда.
Элина (искренно). Не смейтесь надо мной! Прошу вас! Если бы вы только поняли меня. Вы знаете, в каком мы положении? Сегодня утром он отослал Йервену деньги, и вот мы снова ни с чем. Он не думает обо мне, даже не о себе, а только о своей работе, всегда и всюду о своей работе. Так тянется уж три года. Но три года это пустяки, говорит он, десять лет тоже. Если он так относится, то, значит, меня он больше не любит. И ночью я не всегда вижу его. Он сидит за своим столом и работает до самого утра. Все это ужасно! У меня все спуталось в голове; я готова была сжечь все его рукописи; я ревновала его к Ингеборг и отказала ей.
Бондесен. Ингеборг? Кто это?
Элина. Наша прислуга.
Бондесен. Что вчера подавала кофе?
Элина. Да.
Бондесен (улыбается и качает головой).
Элина. Я знаю, это было глупо. Но я для него совершенно не существовала и потому решила, что, вероятно, есть какая-нибудь причина. Вот сегодня принесли сокола; знаете, того сокола. Вы думаете, он позволил повесить его здесь?
