Плохо всегда быть правым. Неинтересно. Но об этом я не говорю, незачем ей это слышать. Пусть думает, что я всегда прав. Просто теперь надо делать так, чтобы правота твоя не вызывала сомнений.
Лариса треплет меня по щеке, надо сказать, довольно фамильярно.
— Господи, как мне хорошо с тобой! Мы пройдем через все испытания, и я продлю тебе жизнь на много-много лет.
Я недовольно кривлюсь: сейчас начнется ее любимая бодяга про лечебные травы, которые она прихватила с Материка. Вот уж где позавидуешь ее эрудиции: токсины, аритмия, сенсорный голод, депрессия, большой и малый круги кровообращения, «разумная» мышца и прочая медико-анатомическая премудрость. В таких случаях, предвосхищая словесный водопад, я выставляю ладонь и говорю:
— Спокойно! Я все знаю: бессмертник — мочегонный, шиповник промывает кишки, прости, печень, липовый чай — с похмелья…
Лариса со вздохом умолкает, подавленная моим невежеством.
«Продлю тебе жизнь на много-много лет» — самоуверенно и наивно, но мне хорошо от этих слов. Хорошо оттого, что их сейчас почти не говорят супруги. Чаще услышишь: «Ты мне укоротил жизнь» или: «Я тебе устрою такую жизнь — поплачешь!»
Лариска сидит на краю постели. Руки сложены между колен. Взгляд отсутствующий. Она напоминает человека, который остался один в комнате и знает, что за ним никто не наблюдает. Просто задумалась. А может быть, к чему-то прислушивается? Эти краткие мгновения меня настораживают. Она вдруг делается далекой и чужой, со своей жизнью и тайнами. Как и положено эгоистичной натуре, я про себя продолжаю, правда довольно лениво, ревновать ее к той жизни — без меня. Нет, она скорее похожа сейчас на юную женщину, что сидит в пустой комнате и ждет тихого стука в дверь.
— О чем думаешь, Юстэйсия? — моя слабость — придумывать ей постоянно новые имена и прозвища.
— О нас с тобой. О том, что мы счастливы, потому что любим друг друга, — серьезно отвечает она.
Неужели правда так думает? Чужая душа — потемки.
Я хохочу и подзадориваю:
— Скажи теперь, что ты искала меня всю жизнь и вот — нашла.
Лариска улыбается:
— Ты же знаешь, что это так.
Да-а… Отсутствие чувства юмора. Хорошо это или плохо? Мне кажется, что я даже немного ей завидую.
— Иду растапливать печь. Господи, чего же я сижу, вот странная…
Она никогда про себя не скажет, даже шутя: «Вот дурочка» или «Вот глупая», как говорят обычно. Она все понимает буквально и совсем не считает себя ни глупой, ни тем более дурочкой.
Я поудобнее устраиваюсь на своем ложе. Больная рука пылает. Но даже сильная боль, если она постоянная, притупляется, к ней привыкаешь. Одно время у меня появились в груди так называемые «блуждающие» боли. Я то не мог лежать — приходилось много ночей спать сидя; то не мог глубоко вздохнуть — нутро словно рвали когтями. Боли настолько были сильны, что во сне я кричал и пугал соседей. Врачи посоветовали сменить работу, и вот я стал охотоведом. Считаю, что это удача. К боли в руке привыкну. Это пустяк по сравнению… во всяком случае она не мешает мне погружаться в размышления.
