Второе обстоятельство связано с возможностями нашего восприятия наименьших порций пространства и времени. Тут органы чувств человека — явно очень несовершенные «измерительные приборы». Миллионные или даже тысячные доли секунды остаются для нас неуловимыми. Следовательно, бесконечного дробления предсмертного мгновения ожидать допустимо лишь с ничтожно малой долей вероятности.
И все-таки последняя вспышка сознания — прощание с жизнью — может быть, необыкновенной, разворачивающей целые каскады событий (воображаемых) и ярких эмоций, зависящих от того, каким пришел человек в это состояние, что раскроет перед ним совесть, неявно ведущая счет добрым и дурным поступкам.
Недаром во многих-религиях существует обряд приобщения к близкой смерти, покаяния и отпущения грехов. Очищение от духовной порчи, скверны дает надежду на умиротворение перед вечным покоем.
В идеале такая процедура свидетельствует о милости Божией, открывающей даже грешнику незамутненную злом вечность, уготованную для чистых душ. Однако приходится вспоминать о тех, кто скончался скоропостижно, в катастрофе, во младенчестве, в глубоком сне. Им не дано осмыслить, уловить переход к вечному мгновению. Значит, оно для них отсутствует? Недопустимая несправедливость!
Есть и еще одна «слабина» в концепции вечного мгновения: категорическое несоответствие субъективного переживания и объективного наблюдения. Можно утешаться мыслью о непроходящем последнем миге своего бытия. Но все прочие люди будут бесспорно констатировать смерть. И если субъективно она и не будет ощущаться, то объективное ее существование не вызывает никаких сомнений.
…Великая сила религии — в обращении непосредственно к душе человеческой, к личным переживаниям и чаяниям. Мощь научных идей определяется их доказуемостью, общеобязательностью, опорой на достоверные знания. Там, где соединяются вера и знания, возникает прочнейший сплав, укрепляющий душу и разум. Но там, где вера и знания находятся в противостоянии, непримиримых противоречиях, приходится выбирать самостоятельно, чему отдать предпочтение. В зависимости от склада характера и ума одни отвергают доводы науки, как бы закрывая глаза на реальность; другие вынуждены мужественно отказываться от утешительных религиозных умозрений во имя бесстрастной научной истины.
Наконец, возможна еще одна позиция: признание собственного или даже всеобщего незнания, Такая неопределенность может быть творческой, предполагающей дальнейшие поиски и в религиозных и в научных областях.
