— Я не понимаю, — сказал я.
— Не понимаете? Мы вам объясним.
— Все он понимает! — вставил министерский.
— Нет, почему, мы объясним, — сказал Николаев. — Мы по существу организация, я бы назвал ее, воспитательная. Вы, Орлов, подготовили это собрание. Вы произнесли клеветническую, антипартийную речь, возбудившую людей.
— На что я их возбудил?
— Молчать! Вы усугубили вашу клевету на партию и советский народ в своем якобы разъяснении в ЦК. Не для того требовали от вас разъяснений.
— Я же должен был объяснить ЦК, почему считаю себя правым.
— Кто вы такой учить Центральный комитет?! Вы обязаны были объяснить: а — как вы пришли? бэ — что вас завело? и вэ — кто вас привел к вашим антипартийным акциям?!
Иванов и Петров с просветленными лицами восхищенно слушали Николаева.
— Вы должны были разъяснить нам, что вы осознали свои ошибки, а также как вы пришли к такому осознанию. В противном случае это уже не ошибки, Юрий Федорович. Это хуже. Вам не ясно?
— Все ему ясно, — сказал министерский человек.
— Я же не вам писал, — заметил я.
— Он и сейчас! Он и сейчас упорствует! — воскликнул Иванов.
Я замолчал. Замолчали и они. Докурили. Посмотрели на часы и друг на друга.
— Ну, вот что, Орлов. Мы вас пока предупреждаем. Пока. Партия учит нас гуманизму.
— Гуманизьма он не поймет, — сказал министерский человек. — Он не знает, что такое гуманизьм.
— Вы молодой человек, Орлов. У вас все впереди. Но если не осознаете, пеняйте на себя. Другой раз и разговор будет другой. И в другом месте.
Итак — не на Лубянку! Не забирают!
— А как же с работой? — спросил я весело. — У меня дети.
— О детях вспомнил! — воскликнул министерский.
— Безработных у нас нет. В советском обществе каждый обязан трудиться. Но научную работу мы рассматриваем как руководящую, а вы показали, что таковую исполнять не можете. Вы должны были давать моральный пример нижестоящим сотрудникам, а вас самого еще надо воспитывать. Вы не доросли, Орлов, до научной работы. Это не порок, конечно, всякий труд славен, мы поможем вам устроиться на завод. Вас воспитает наш рабочий класс.
— Да я же сам рабочий класс, — сказал я.
— Ты! — вскочил Иванов.
— Спокойно, — сказал Николаев. — Спокойно. Не ты, а вы. С оступившимися нужно проявлять терпение.
Только выйдя на улицу, я сообразил, что как бы им ни хотелось, они ничего страшного не могли со мной сделать. Бояться их было глупо. Потому что, как сказал Хрущев Алиханову, а Алиханов сказал нам, Политбюро решило не арестовывать нас. Выше Политбюро не попрыгаешь. Но с научной работой дело было швах. Я через это тоже не перепрыгну.
