Чтобы быстрее нарвать хвощей, на гору полезли врозь: Люська — справа, я — слева. Я докарабкалась до самой вершины, но не нашла ни одного хвоща, неужели все оборвали? Тоня не поверит.
И тут в десяти шагах от себя я увидела Захариху. Просвирня не лезла в гору, а кралась, втянув голову в плечи и поминутно оглядываясь по -сторонам. У меня мелькнула мысль позвать Люську. Нет, нельзя,— Захариху спугнешь. А меня насторожило не столко подозрительное ее поведение, сколько большая пузатая Захарихина корзина-кошелка, которая оттягивала ей руку. Грибов сейчас нет, ягод тоже, даже шишки еловые для самовара тут не водятся. Что несет Захариха? Куда? Я вспомнила строжайший наказ начальника милиции Дмитрия Петровича — не следить за Захарихой. Мы с тех пор и не следили. А как же быть сейчас?.. Я остановилась на самом крутояре, укрывшись за небольшим кустом. Будь что будет, но я послежу, куда это она направилась с тяжелой ношей...
Захариха вдруг, точно почувствовав неладное, повернула назад, и я охнуть не успела, как оказалась перед ней. Лицо Захарихи было страшно: белые, совсем какие-то нечеловеческие глаза, белые оскаленные зубы, белая пена в уголках красного рта. А больше я ничего не увидела и не услышала.
Очнулась я от нестерпимой боли. Закричала так дико, что не узнала своего голоса. Показалось, что мою правую ногу режут ножами и припекают раскаленным железом. Боль была короткой.
Я открыла глаза и попыталась пошевелить ногой. Услышала голос доктора Наума Исаича:
— Не дрыгайся! Теперь больно не будет. Зашинировали.
Я опять попыталась дернуть правой ногой. Ничего не вышло: нога была тяжелая, как бревно. Возникла боль. Но на сей раз глухая, тягучая. Я застонала.
Зина, я тебе что сказал? — закричал Наум Исаич. — У тебя сложный перелом. И все теперь зависит от тебя самой. Восемь недель, озорница, будешь носить гипс и шину. Понятно?
Восемь недель! — ахнула я. Три недели осталось до конца четверти. Да еще пять. Только во вторую смену попаду в лагерь. А я-то мечтала... Потекли слезы, и я их вытирала воротником желтой больничной блузы.
— У-у-У|—шутливо передразнил меня Наум Исаич. — Рева-корова. Умеешь озорничать — умей и ответ держать. Это как же тебя угораздило? С горы ты, что ли, прыгнула?
И молодой хирург Киселев тоже допытывался, где я сломала ногу. А я хоть убей ничего не могла вспомнить. Была на Лысой горе на двух ногах. А потом... Что было потом? Что?..
На пороге с врачами столкнулась Тоня — злющая, красная, как из бани, коса расплелась. Видно, всю дорогу бежала бегом. Она закричала:
