А вечером прибежала Люська, принесла кусок пирога и сразу про моих солдат:
— Покажи!
Делать нечего — показала.
У Люськи заблестели глаза.
— Ой, сколько! — начала считать желтых французов.
Я перебила:
Не считай. Ровно сто, без командиров. И русских сто. Но это только так. А в игре мы с дедом считали их на тысячи.
Зин, давай поиграем!
Я подумала и отрицательно покачала головой. Нет, не получится игры без деда. Да и артиллерию некому изображать. А играть где? Разве Тоня разрешит спички жечь да в сковородки бить? И просить нечего.
Люська выпросила у меня пять французов, пять русских, одну игрушечную пушку и ушла.
Целый вечер я злилась: на бабушку, на Тоню, на деда Козлова, на Гальку и даже на Валентина Кузнецова. Завтра 7 ноября — великий пролетарский праздник. Мне поручено выступить на торжественном митинге с речью, а тут готовиться мешают!
Первый раз в жизни я зубрила. Самым настоящим образом зубрила, потому что сочиненный Васькой Мальковым и одобренный Катей текст никак не хотел запоминаться. Начало было хорошее: «Дорогие товарищи! От имени юных ленинцев...» А потом, после слова «рапортуем», шли цифры, проценты, дроби, а к чему — было непонятно. Ну собрали золы столько-то килограммов, выполнили обязательство по заготовке костей и тряпок на такой-то процент, выкопали в колхозе картошку — такую-то часть гектара. Но хвастать-то зачем? Да еще с трибуны, на весь район! Хорошо бы в такой день сказать людям что-то очень хорошее, праздничное, чтобы всем 'стало приятно и радостно.
Может быть, я и придумала бы что-нибудь этакое, но Васька категорически запретил «пороть отсебятину». Волей-неволей сиди и зубри.
А на кухне дед Козлов, как всегда, ругает старшего сына, кричит, как глухой: «Прокоп! Прокоп! Прокоп!» Дался им с бабкой этот Прокоп. А с Прокопа на колхозы перешли. Теперь целый вечер будут спорить, хорошо это или плохо. Как будто их спросят. Колхозы живут, работают, с каждым днем крепнут, а эти двое все решают, как будет да что получится.
Небось забыла бабка, как в единоличниках молотила на пару с дедом. Расстелят на. гумне рожь тонким слоем и тюкают вдвоем со всего плеча тяжелыми дубовыми цепами: тюк-тюк!— а вечером: «Митенька, смерть моя, все рученьки отмотала...» Мудрецы! А тут еще агроном Валентин не вовремя пожаловал. Хохочет на весь дом. Дразнит Тоню и Стешу. Стеша тоже хохочет. А Тоня ругается. Разве тут выучишь?..
Галька-зубрила тоже мешает. Заткнув пальцами уши, бубнит себе под нос. Стих к школьному вечеру готовит.
