- Слушай, ты, крылатый. Адрес такой: Малая Ямская, дом одиннадцать дробь три, угловой. Третий этаж. Квартира шестнадцать. Марьям Аршаковна Степанян. Кланяйся, проси простить.
Голубой свистнул. Роберт настаивал. Лес зашумел. Надо бы идти. Ветла согнулась до земли. Обошел. Другая, пробитая молнией, сияла ровным овалом. "О", - сказал Роберт, обходя дерево. Замусоренная поляна открылась взгляду. Проволочная клетка зазвенела, когда он отворял дверцу. Бочка была почти полной. Роберт заглянул. Водомерка суетливо стрекала по воде. Он поймал свое отражение, но оно тут же разбилось. Сыскал лейку, зачерпнул и полил пересохшие ростки какого-то бобового растения. Они, хрустя, распрямились. Кто-то громко хихикнул сзади. Роберт не обернулся. Вылез из клетки, задвинул качнувшуюся дверцу. Старые ветлы шли под уклон. Одна ветка сильно качалась. Ветра не было.
"Манана!" - укорил Роберт. "Ана!" - откликнулся лес.
"Марьям, прости!" - крикнул он, скользя по мокрой глине. А только что тут был песок.
"Ости, Арьям!" - отозвался лес, переставляя слова. Это не эхо. Эхо не путает порядка слов. Роберт пожал плечами и, цепляясь за ветки, двинулся дальше. Тропка шла вниз. А вот и ржавая ванна. Стоит себе и стоит. Мелкие яблоки - почти до краев. Роберт опустился на бортик. Ванна качнулась, но устояла. Он взял яблоко. За плечом хихикнули. Не оборачиваться делалось все труднее. За ним шли. За ним следили. Над ним смеялись. Роберт достал часы. Они остановились. От земли тянуло холодом, а вечер все не наступал. Роберт подумал о ночлеге. Если дно ванны устелить лапником... Лапника не было. И яблоки куда? Яблоко было медовой сладости, прозрачное. Как будто светилось. Он распихал яблоки по карманам. "Детям". Откуда взялась эта уверенность, что он увидит детей? Тропинка оборвалась, и он, путаясь в ивняке, спустился на дно оврага. Ржавый ручей. Голубая глина. Кривое бревно перекинуто над водой. Перебрался. Взял некрутой подъем. Его легонько ударили по плечу - не обернулся. Свистнули. Смолчал. Он подумал, что вот так же надоедал сегодня усталому, замученному Богу. "Прости, Отче", - извинился он. "Чего уж там, не тушуйся", - молвила птица. Или ему показалось? И тут он увидел в просвете дом. "Свои! - заорал Роберт. - От Мананы я, Кайдалов!"
- Проходи и не ори, - сказали с дерева.
Сделалось темно. Он заторопился к дому. Кровельные скаты свисали до земли и были подперты - где бревном, где ящиком, где бочкой. Шаткое крыльцо притянуто к дому канатом. Кое-какое бельишко трепыхалось. Роберт распознал малиновую майку сына и Аришину пеструю шаль. Пришел, стало быть.
