Семья Марковиц | страница 35
«Верхушка среднего класса, предприниматели», — строчит Альма в блокноте.
— Очень набожные, это я помню точно. Мы каждую неделю посещали службу. Альма, — Роза поднимает магнитофон, — выключите свою машинку, попробуйте творожную запеканку. Послушайте меня. В мое время нас приучали хорошо есть. У меня в ваши годы был восемнадцатый размер. — Видит, что Альма строчит в блокноте, и идет на попятный. — Ну, может, не восемнадцатый, а шестнадцатый. Идите-ка сюда. Садитесь, золотко. Погодите минутку, я достану запеканку из холодильника. Знаете, мне всегда нравилось имя Альма, такое красивое имя.
— Правда? — Альма явно удивлена. — Терпеть не могу свое имя.
— Почему?
— Роза, — говорит Альма, — вы намеренно меня отвлекаете?
— Нет, мне, правда, интересно.
— Ну, не знаю, — Альма шуршит записками. — Уж очень оно, — она не сразу подбирает слово, — стародевическое. Мало того, еще ни одна Альма не прославилась сама по себе. Только как жена прославленного мужа.
— Ну нет, это не так. — Роза выплывает из кухоньки. Я знаю многих знаменитых Альм. Дайте-ка подумать. А Альма Малер[30], это вам как? — Она протягивает Альме кусок запеканки. — Давайте я расскажу вам, как ее готовить. Этот рецепт мне дала Эстер Фейербаум. Ф-е-й-е-р-б-а-у-м, моя дорогая соседка, мы жили рядом в Нью-Йорке. В свое время в нью-йоркской Хадассе она была прямо-таки легендарной фигурой. Я вам это рассказываю, ее имя не забыли. Будь наш мир устроен справедливо, из всех из нас ей следовало бы рассказывать свою жизнь для вашей книги, но она умерла. Такая трагедия.
— Что с ней случилось? — спрашивает Альма. — Что за трагедия?
— Очень большая трагедия, — говорит Роза. — Не хотите попробовать, прочитайте рецепт. И вы поймете, о чем речь.
Рон с кровати наблюдает за Альмой. Она расчесывает мокрые волосы, хлопчатобумажную рубашку завесила полотенцем. Одевается она просто, дорого и не по возрасту. Не то чтобы неподходяще, но невыигрышно. Джинсы и платья она покупает того покроя, который носила, когда была моложе, и рассчитаны они на такую талию, которая у нее была в колледже, и на бедра и грудь, не раздавшиеся с годами. Его это огорчает. Не оттого, что он не знал ее в юности: по ее словам, она была, а он ей верит, та еще стерва. Просто одевается она так, думает он, потому, что не видит, как изменилась, вот что его огорчает. Вместе с тем дело тут не так в тщеславии, как в привычке. Та же история у нее и с деньгами. Привычку эту она переросла, но не изжила. Над Альмой, когда они стали встречаться, на его кафедре подтрунивали: