— Чем ты занята, Бенедикта? Уже так поздно! Ты поешь, словно в ожидании возлюбленного, и расчесываешь волосы, словно готовишься к празднику. И это всего три дня спустя, как я, брат твой во Христе и единственный друг твой, оставил тебя в скорби и отчаяньи. А теперь — что вижу я! — ты счастлива, счастлива, словно невеста.
Она встала, и на лице ее промелькнула радость от того, что она видит меня снова. Она наклонилась к моей руке и поцеловала ее. Лишь после этого она подняла глаза и посмотрела мне в лицо. И… отшатнулась с возгласом ужаса — словно увидела не меня, а исчадие ада!
Но я удержал ее и спросил:
— Ответь мне, почему ты прихорашиваешься, ведь уже ночь? И ответь, почему ты выглядишь так, будто очень счастлива? Неужели тебе хватило всего лишь трех дней, чтобы пасть, пасть низко? Теперь ты — наложница, а Рохус твой любовник?
Она стояла и смотрела на меня, застыв от ужаса.
— Где ты был и почему ты пришел сейчас? — спросила она меня. — Ты выглядишь так, словно тяжело болен! Умоляю тебя, святой отец, сядь и отдохни. Ты так бледен… тебя всего трясет, словно в лихорадке. Сейчас я дам тебе выпить что-нибудь горячее, и ты почувствуешь себя лучше. Взглядом я заставил ее замолчать.
— Я пришел не для того, чтобы отдыхать, и не для того, чтобы ты за мной ухаживала, — произнес я. — Сейчас я здесь по велению Господа нашего. Отвечай же, почему ты пела?
Она ответила мне невинным взглядом агнца и сказала:
— Потому что, забыв на мгновение, что ты теперь далеко, я была счастлива.
— Счастлива?
— Да… Он был здесь…
— Кто? Рохус?
Она кивнула.
— Он был такой добрый, — сказала она. — Он сказал, что попросит своего отца встретиться со мной, а потом тот, может быть, возьмет меня в свой дом и даже попросит Его Преосвященство снять проклятие с моего имени. Правда, это замечательно? Но тогда, — добавила она, и голос ее внезапно изменился, и глаза опустились долу, — ты уже, наверное, не сможешь больше защищать меня. Все это потому, что я бедна и у меня никого нет…
— Что я слышу! Он уговорит отца, и тот возьмет тебя под свое покровительство? И приютит тебя в своем доме? Тебя — дочь палача? Он, этот молодой мерзавец, противный Господу и слугам Его, вдруг возвращается в лоно Святой Церкви? О, ложь! Ложь! Подлая ложь! О, Бенедикта, несчастная, обманутая Бенедикта! По улыбке твоей и по слезам твоим я вижу, что ты веришь чудовищной лжи этого подлеца!
— Да, — сказала она торжественно, гордо вскинув голову, словно стояла пред священным алтарем, — я верю ему.
