— Всегда знала: ты у меня самый верный.
— Я же сказал: не покупаюсь.
— Ну вот и поговорили. Прощай! — в ее глазах безысходная тоска, когда человеку все равно, какой грядет конец, лишь бы он скорее наступил. Именно увиденное во взгляде супруги пробило, словно острой стрелой, каменное равнодушие, достигло души и вызвало сочувствие.
— Ты, в общем, держись. Постараюсь, что в моих силах, — заговорил я нескладно и провел рукой по ее волосам.
Этот жест жалости словно пробудил Татьяну: она с каким-то отчаянием схватила мою руку, зацеловала ее, приникла щекой. Без сострадания уже нельзя было смотреть. Без настоящего сострадания.
Я сидел за кухонным столом. Передо мной пустая бутылка из-под вина, пустой фужер, но алкоголь не давал толики того расслабления, которого хотелось бы. В голове все те же невеселые мысли, все те же метания из стороны в сторону. В который раз силой воображения пытался воссоздать возможную картину преступления, но стоило лишь представить находившегося у ног моей жены мужчину, ласкающего ее, как все на этом обрывалось, в душу проникало мучительное чувство ревности. Какую же надобно иметь силу воли, чтобы сделаться беспристрастным, как бы смотрящим на происшедшее с позиции стороннего наблюдателя. Я промучился до самого утра. Не спал, а впадал в забытье на десяток-другой минут, ворочался, словно подо мной была не мягкая постель, а топчан с торчащими в нем гвоздями. Но именно бессонная ночь не только притупила остроту эмоций и сделала меня безразличнее, но и дала моему уставшему мозгу возможность поразмышлять над сутью преступления, безо всяких там всплесков гнева, мешающих поиску истины.
Я был твердо уверен в том, что Татьяна не стреляла в Окунева, хотя для меня было бы приятнее, если бы подобное произошло. Также принимал на веру и то, что моя супруга не видела убийцу. Но его наверняка заметил Окунев в самый последний миг своей жизни. Татьяна довольно-таки четко описала выражение его лица перед смертью. Сначала оно светилось любовью, а затем — удивление и ужас. Ну, любовь ясно для кого предназначалась. А вот удивление и ужас — несомненно реакция на другого человека. Удивление и ужас — в этом скрыто что-то занимательное. Итак, Окунев увидел за спиной Татьяны человека, и у него на лице появилось удивление. Если бы там находился чужой, то изумление едва ли проявилось бы, скорее всего, беспокойство или страх. Удивление — это реакция на неожиданное появление кого-то из хорошо знакомых людей, которого, возможно, ну никак нельзя было ожидать в эти минуты возле беседки. Итак, Окунев вскинул глаза и удивился вдруг появившемуся за спиной моей жены человеку. А следом — ужас. Тут все понятно. Не приветливость же должно излучать лицо при виде направленного на него пистолета.
