Оксанка сдалась первая и отошла от нас. Через некоторое время мы подошли к ней и остановились перед комодом, где лежали пуховки, фарфоровые баночки, пудреницы, шкатулочки, при виде которых мы с Элкой застонали. Оксанка позвала нас:
— Смотрите, вышитая картина!
И действительно, на стене висела небольшая картина в рамочке из красного дерева. На ней был вышит сам дом, да так достоверно и красиво, что мы залюбовались. Подписи под картиной не значилось.
— Интересно, кто вышивал — Ядвига или Христина? — прошептала Элла.
— Давайте посмотрим на обороте, — предложила Оксанка и осторожно приподняла картину.
Мы с Эллой в ужасе присели, ожидая воя сигнализации… Никаких звуков не раздалось, кроме чьего-то сдавленного хрипа. Хрипела Оксанка. Подняв глаза на то, что вызвало у нее такую реакцию, захрипели и мы. Под картиной располагалась странная розеточка из металла. Но не это нас так поразило, а то, что это была точная копия того медальона, который нашла Оксанка у себя на огороде.
На металлическом кружочке размещалась ветка с листочками. Разница лишь в том, что на Оксанкином медальоне веточка была выпуклой, а на розетке — вдавленной.
— Что это значит? — спросила потрясенная Элла.
— Я знаю! — сказала я. — Медальон на шее у Оксанки — это ключ, а розетка на стене — замочная скважина. Твой предок из сна был прав, теперь ты знаешь, где тайник!
Глаза Оксанки засияли, как фонари.
Мы аккуратно придали картине прежнее положение, оглянулись по сторонам, чтобы удостовериться, не наблюдает ли кто за нами, и направились к выходу. Предстояло решать, как быть. При выходе из дома мы увидели «театрального типа», он пожимал руку пожилому представительному мужчине в очках. Тот, обращаясь к какой-то женщине, явно представлял ей нашего «типа». Оксанка напряглась, пытаясь запомнить последнее предложение из их разговора. Выйдя за ограду и уткнувшись в словарь, она перевела: «Познакомьтесь, пани Гражина, наш новый садовник».
Все стало ясно: «тип» не случайно попадался на нашем пути. Слишком много совпадений. И уж тем более не случайно устроился в музей садовником. Вид у него явно не крестьянский, да и сам он не похож на обожателя зеленых насаждений. Мы запрыгнули в автобус. Ехали снова молча, по договоренности. Но это молчание ой как отличалось от предыдущего.
В номере мы, не раздеваясь, принялись вырабатывать план. До отъезда из Легницы осталось три дня, в крайнем случае пять, а еще неизвестно, крайний ли это случай? Халине мы решили сказать, что кое-что нашли и пока все нормально. О «типе» мы решили умолчать, и опять же пока.
