Цена эмоций | страница 10
Лева допил из стакана и отставил его в сторону. Ну когда же, наконец, закончится это беспрерывное мельтешение и суета вокруг и начнется то, ради чего, собственно, он и пришел сюда, ради чего экономил на всем и ради чего ловил на себе косые, насмешливые взгляды того же официанта, к примеру, который, проходя мимо, умудрился одним вскользь брошенным прищуром выразить полное неудовольствие непрезентабельным видом клиента, мгновенно срисовав Леву от макушки до старых штиблет на ногах. Лева привычно стерпел, такие мелочи его давно не трогали. Он снова посмотрел в центр зала, где топтались сейчас три-четыре танцующие парочки из числа посетителей клуба; женщины полуобнимали партнеров и все, как одна, улыбались дежурными, неискренними улыбками. Кажется, чувствовали они себя не совсем в своей тарелке — в зале преобладали мужчины, и дамы частенько ловили на себе оценивающие, откровенные взгляды. Но все было в пределах дозволенного. Как Марк ухитрился поддерживать в своем заведении почти образцовый порядок — оставалось лишь догадываться. Что ж, боцман он и на «гражданке» боцман, это уже в крови, навсегда.
Толстяк тем временем расправился с горшочком и теперь налегал на десерт, ловко орудуя ложкой, запихивая в пасть то ли пудинг, то ли запеканку. Вообще-то толстяком его назвать можно было с натяжкой, скорее грузным, с оплывшей фигурой мужчиной, который просто любил вкусно поесть и которому заказать из ресторана внизу пару фирменных блюд вполне по карману. А то, что он при этом так неряшливо их поглощает, закатывая глаза и причмокивая от удовольствия, так то никого не касалось. Одно было непонятно Леве: зачем набивать свой желудок именно тут? Или, действительно, после «хлеба» ему так хотелось зрелищ, что он решил, не мудрствуя лукаво, совместить приятное с полезным прямо здесь, не сходя с места? Воистину, непостижима порой человеческая логика и его природа, поэтому человек, наверное, и является вершиной эволюции. Другой вопрос, что это за эволюция, если у нее такая вот вершина?..
В центре все так же топтались. Лева скривился: разве это танцы? Так, потуги какие-то, пародия, суррогат.
А он любил танцы, ему безумно нравилось, позабыв обо всем, следить за уверенными, преисполненными чарующей грацией и внутренней силой движениями танцоров. Он не знал значения слова «хореография», но догадывался, что такие утонченные, изумительные по красоте и восхитительные по исполнению танцевальные па и элементы не сотворишь просто так, на пустом месте, из ничего, без изнурительных тренировок и бесконечных повторов одного и того же бессчетное количество раз. Он мог только догадываться, какой титанический труд скрывался под непринужденной легкостью и изяществом танцующих мужчины и женщины, когда эта легкость и изящество скользили буквально в каждом отточенном движении, завораживая и оцепеняя, и в результате Лева мысленно оказывался рядом с ними, погружаясь в танец, как в волшебный, чудесный сон, растворяясь в нем без остатка, повторяя про себя каждое выверенное движение, при этом искренне восторгаясь и буквально пребывая в экстазе от вдохновенной игры тел, а после окончания программы и сам был мокрым от пота и внутренне выжатым не хуже лимона, — ведь он искренне сопереживал, мысленно находился рядом, соучаствовал, и почти всегда, когда душевный подъем достигал своего наивысшего накала, кульминации, апогея, высшей точки, а растворение в танце становилось практически абсолютным, он мог с пугающей его самого легкостью, от которой так сладко замирало сердце, полностью, всецело отождествить себя с танцующей сейчас парой, с закрытыми глазами в точности повторить и воспроизвести все их движения от начала и до самого конца. При этом с бешено колотящимся сердцем.