— У-у, парень, ты много потерял. Эта семья здесь постоянно отдыхает. Ее зовут Нина, фамилию все равно не выговоришь, они грузины, вроде. А может, абхазы, кто их там разберет. Она — единственная дочь в семье, а эти — в машине — ее братья. То ли коммерсанты, то ли бандюки, машину сам видел.
— Угу, прямо Капулетти.
— Ты поосторожнее с ними, вспыльчивый народ. Чуть что — за кинжалы хватаются. Ну и честь сестры, сам понимаешь, для них — святое.
— Один — один, удачно подколол.
«Значит — Нина. Глупая девчонка. Надо и в самом деле подальше от них держаться. Никаких дел и, упаси Боже, трений с бандюками — принцип».
— Когда джем-то играть будем? А, Федор? Какой ты джазмен, если джемы не играешь.
— Да я бы, сам понимаешь… Но дядя Марк…
— Пошли ты его, добрый совет, заездит он тебя.
— Ага, «пошли». Сакс-то его. Отберет и все, наигрался я.
— М-да, сложно. Как сложно все. Думать буду. А ты не унывай. Адиос.
— Ага, до свидания.
Он закинул гитару на плечо и пошел. Не спеша, вразвалочку пошел к своему коммунальному ночлегу.
Одна мысль, одна мысль не давала покоя.
«Все здесь так же, как было. Солнце, море, красивые женщины на пляже. Вот только белой гвардии уже нет».
* * *
Она проснулась поздно.
Поняла, что поздно, выглянув в окно — стена дома напротив вся залита солнцем, а она часов до десяти в тени. Стена эта — удачная копия под прошлый век, облицована так, словно сделана из ракушечника. Да и весь переулок будто пришел из девятнадцатого века — рассохшиеся двери в полуподвал, разбитая дорога с канавами от дождя и остатками мусора, авось, растащат куда. На дороге трещат и шевелятся от жары камни, того и гляди, из-за угла выедет на коне какой-нибудь кунак Шамиля…
Она вышла на крыльцо и сразу будто нырнула в жару. Дом со старыми толстыми стенами хорошо сохраняет прохладу, а здесь жара-а… Она потянулась, невольно подразнив какого-то хлопца в милицейской форме в окне дома, со стенами будто из ракушечника. Хлопец, выпучив глаза, плотоядно сглотнул. В доме напротив была милиция, правильнее мылыция. Она грациозно сбежала с крыльца, вид с него был невыносимо скучен. Одни крыши, да провода, да синие окна почтамта чуть дальше. Милиционер этот в окне еще, хохол или русский. Русский…
Она вдруг вспомнила. Вспомнила, как он смеялся, первый русский, который ей понравился, с нерусской душой, он оказался, как все они. ОН СМЕЯЛСЯ. Дурак, какой дурак. Она сжала кулачки, зашла в летнюю кухню и больно ударила холодильник. Он доверчиво открыл дверцу. Достала сок и чебурек на блюдце. Мать уже два часа как работает, жарится вместе с чебуреками в маленькой задымленной комнате. Каждый раз, когда приезжают двоюродные братья, они говорят ей — возьми отпуск, у нас есть деньги, все покупают сами — еду, вино. Отдохни хоть немного, говорят ей. Но мать работает, она гордая, не хочет, чтобы племянники кормили ее и дочь. К тому же знает, что сезон кончится и все, чебуреки есть будет некому, надо успеть заработать. И она обычно помогает матери, вот только когда братья приезжают, у нее есть пара недель каникул. Покупаться в море, покататься с горок в аквапарке, у братьев так много денег.
